Слушать в отсеках

Тюрин Владимир

Киселев хотел было спросить насчет них, но Ларин дернул его за рукав бушлата.

— Не надо. Спросим, когда останется один.

Логинов окинул взглядом экипаж и остался доволен: лица подчиненных спокойны, будто и не ставилось им только что серьезной задачи.

— Ну спасибо вам всем, товарищи… Геннадий Васильевич, у меня к вам несколько вопросов.

Березин в два шага одолел разделяющее их расстояние.

— Слушаю вас, товарищ командир.

Логинов взял его под руку, отвел чуть в сторонку, обернулся ко все еще стоявшим в ожидании его приказа морякам:

— Вы пока покурите. —

И спросил старпома: — У вас все варианты просчитаны?

— Да вроде бы все. Еще с прошлого учения. А почему вас это интересует, если не секрет?

— Сдается мне, что в этот раз будет не совсем так, как всегда. Недаром Радько с нами в море идет. Так что продумайте все еще раз, буквально каждую мелочь.

— Есть, товарищ командир. Только вот одно меня беспокоит…

— Что именно?

— Да что без Ларина идем. Сейчас он просто незаменим. Золотов хороший акустик, но ему пока до Ларина далеко. И без Киселева тоже трудно придется. Оленина-то нет.

— Я тоже об этом думал. Но… — Логинов развел руками. — Задерживать их мы не имеем никакого права.

— А что, если они сами захотят?

— Как же захотят, если уже неделю на чемоданах сидят? Они мыслями давно дома.

— Ну а если их попросить?

— Попробуйте… А впрочем, не надо. Это будет бестактным с нашей стороны: мы пока еще их командиры, и любая наша просьба — для них приказание. Они, конечно, не откажут, но… Лучше не надо. Как-нибудь выкрутимся.

Они оба повернулись в сторону к курящим морякам и сразу же встретились с устремленными на них напряженными взглядами Ларина и Киселева. Те, на что-то решившись, переглянулись и направились к офицерам.

— По местам стоять, со швартовых сниматься! — гаркнул на весь причал Березин.

Старшины опрометью бросились к сходне.

В сторонке одиноко, не спуская глаз с командира и старпома, переминался с ноги на ногу лейтенант Казанцев.

— А вас что, команда не касается? — Лицо старпома посуровело.

— Я к командиру.

— Нашли время, — недовольно буркнул Березин и направился на лодку.

Отношение его к лейтенанту было непростым. Казанцев до сих пор еще не определился даже для самого себя — он не знал, чего ему от жизни надо. Поэтому Березину, всегда твердо сознающему свои ближние и дальние цели, знающему, чего он хочет, было немного жаль этого мятущегося и всем всегда недовольного лейтенанта. С другой стороны, метания Казанцева не могли не отражаться на его службе, на порядке в подразделении. И Березину — непримиримому радетелю дисциплины на корабле — уже давно надоело заниматься Казанцевым и его внутренней неустроенностью. Тем более, его поступки были всегда непредсказуемыми, как траектория полета моли. Поэтому в чувствах, которые Березин испытывал к Казанцеву, преобладало осуждение.

— Я вас слушаю, Казанцев.

— Разрешите отдать вам рапорт? — Лейтенант протянул сложенный пополам листок бумаги. В выражении его лица, в голосе, во взгляде было столько совсем не свойственной Казанцеву жесткой решимости, что Логинов забрал у него бумагу и тут же начал ее читать. Он пробежал ее раз, другой, и с лица его сбежало выражение внутренней радости, до сих пор светившееся на нем. Он поднял недоуменный взгляд на Казанцева,

смерил им снизу вверх, а потом сверху вниз его нескладную фигуру и с насмешкой спросил:

— Это плод зрелых размышлений или вас кто-нибудь обидел, и вы надули губы?

— Товарищ командир, — в голосе Казанцева металлом прозвучала нотка непреклонности, — это серьезно.

— Серьезные вопросы, Казанцев, вот так на бегу не решаются. В море у нас будет время, поговорим. А сейчас идите на лодку. Кстати, — остановил он хотевшего уйти Казанцева, — на будущее имейте в виду, что вас никто не мобилизовал и никто демобилизовать не будет. Сейчас не военное время. Если вы и уйдете с флота, то вас уволят в запас, а не демобилизуют. Запомните это, пожалуйста.

Когда командир взошел на борт лодки, Березин скомандовал:

— Убрать трап! Отдать носовой! — И крикнул в провал рубочного люка: — Правый малый вперед, левый малый назад!

— Есть, правый малый вперед, левый малый назад, — отрепетовали команду из боевой рубки. Корпус лодки мелко затрясся, за кормой вспухли пенные буруны, кормовой швартовый конец напрягся до звона, нос лодки начал отходить от пирса.

А на макушке сопки, у здания штаба бригады, стоял комбриг Шукарев и негромко, только для внутреннего успокоения, поминал жвако-галс, кливер-шкоты: опять Логинов передоверил съемку со швартовых своему «академику». А сейчас прилив, лодку течением может занести… Во! Во! Во! Сейчас врежется как раз в борт соседней лодки! А-а, че-о-рт!!! Мало ему, что ли, было перевернутого гюйса?!

Пока комбриг переживал, двести семьдесят четвертая вполне благополучно снялась со швартовых и погнала тупым форштевнем веселый бурун, направляясь к выходу из гавани. Начались первые из трех суток, отведенных для выполнения задания.

* * *

Далеко за кормой осталась цепочка бонового заграждения, скрылся за отрогами сопок городок, лишь торчала из-за скалы верхушка железной трубы городской котельной. Вокруг разлился кристальной синевы воздух. Студено, дышится легко, и это будоражит, волнует.

Залив петляет между сопками. Они стоят насупившись, еще не очнувшиеся после долгой непогодицы. С них медленно сползает жидкое снежное кружево, запутавшееся в корявой зеленой поросли. В обращенных на север распадках снег слежался и утрамбовался до ледяной твердости.

Безлюдная тишина и покой разлились вокруг по воде, по сопкам. Дремотную неподвижность залива нарушают лишь лодка, медленно лавирующая между островами, да вскарабкавшийся на самую макушку высоченной крутой сопки радиолокатор. Ажурная чаша его антенны неторопливо вращается, обстоятельно обшаривая заоблачные дали.

Лодка прошла поворотный буй. Поворотный — это значит, что за ним лодке необходимо поворачивать на норд и выходить на фарватер, ведущий в океан.

— Лево на борт. — Теперь Березин прочно уселся на крыше ограждения рубки, свесил вниз ноги. С крыши лучше видно, что делается вокруг. Логинов тоже на мостике, спокойно покуривает под козырьком рубки.

Силыч переложил штурвал вертикального руля и доложил:

— Руль лево на борту. Циркуляция влево. На румбе триста десять градусов… Триста градусов… Двести девяносто…