Слушать в отсеках
Шрифт:
Казанцев закивал головой:
— Да…
Золотухин снизил голос почти до шепота:
— А теперь последуйте моему примеру и извинитесь перед Яшиным. Но сделайте это так, чтобы слышали и мы. Хорошо? Идите.
Казанцев побагровел. Ноги будто приросли к палубе.
— Идите, идите. Это не просьба, а приказание.
Когда лейтенант, круто развернувшись, вылетел из кают-компании, все трое переглянулись и заулыбались.
— Совсем пацан еще, — шепнул Золотухин.
Из отсека донесся громкий голос Казанцева — он извинялся, повторяя слово в слово Золотухина. Он закончил — и тут же забубнил виноватый говорок Яшина. Похоже, что теперь извинялся или оправдывался матрос. Только было непонятно: за что. Видимо, от неожиданности, с
Казанцев вернулся и хмуро доложил Золотухину, что выполнил его приказание.
— Слышал. Все слышали, — поправился Золотухин. — Присаживайтесь, разговор долгий будет. Так вы просите, чтобы вас уволили в запас, хотите применить свои знания в народном хозяйстве? Так вас надо понимать?
— Так.
— Теперь объясните, почему вы не хотите служить.
— Я этого не писал и не говорил. Может быть, я и хочу служить, но… Как бы это вам сказать… Я исхожу из принципа максимальной целесообразности; хочу быть там, где я нужней. Наше правительство производит сокращение Вооруженных Сил, значит, оно считает, что люди сейчас нужнее для мирного труда, чем в армии. Вот я и хочу быть среди тех, кто стране нужнее.
— Долг военного человека служить там, куда послала его Родина, а не там, где ему больше нравится, — вмешался Логинов.
— Согласен с вами, товарищ командир. Я потому и прошу меня демобили… Простите, уволить в запас, чтобы не быть военным человеком и получить право распоряжаться собой так, как я сам этого хочу.
— Вот, вот, вот… — уцепился Золотухин за последнее слово Казанцева. — Вот здесь-то собака и зарыта, Игорь Ильич. Именно в «хочу» и «не хочу»! Все соображения высшего порядка, о которых вы только что так красноречиво говорили, это всего лишь маскировка. И не больше. Корень же вопроса заключается в том, что вы не хотите служить. И не пытайтесь убеждать нас в обратном.
Казанцев исподлобья обвел взглядом командира, Золотухина, Радько, подумал и решился, как в прорубь прыгнул:
— Ну допустим, это действительно так. Не хочу! Зачем же меня держать? Ведь раз я не хочу, то неизвестно, чего от меня на флоте больше — пользы или вреда. Отпустите меня. Пусть служат те, кому хочется, кому это в радость. А потом, раз идет сокращение, то все равно кого-то и с лодок надо увольнять. Так увольте вместе с другими и меня…
— Нет, дорогой товарищ Казанцев. Подводников это сокращение не касается, — вмешался в разговор Радько. — Вы знаете, какова роль подводных лодок в современной войне, и напрасно принижаете свое значение. — Через Радько прошло уже немало таких лейтенантов и старших лейтенантов, разочаровавшихся в службе. Одни, хлебнув сполна подводницкого лиха, просто не выдержали бессонных ночей, напряжения вахт, ответственности, да и просто неустроенности жизни в море. Других сломала необходимость каждодневного общения с подчиненными и работа с ними. Это только на первый взгляд кажется все легко и просто: построил, скомандовал «Налево» или «Направо» — и все пошли дружно в ногу. Нет, эти восемнадцатилетние — что ни парень, то характер. В одном только похожи — все ершистые.
У третьих розовые мечты о пассатах и кокосовых пальмах оказались задавленными неукоснительностью распорядка дня, скучными инструкциями и наставлениями; а в море — кругом только вода, удручающе много воды, и никакой тебе экзотики. И они, эти третьи, потеряли вкус к флотской жизни. Четвертые… Пятые… Десятые… И у всех у них остыло сердце к службе.
Благо если молодой офицер за этой каждодневной и земной прозой видел высокую цель, перспективу, тогда он служил легко и ровно. Иначе наступало разочарование, неудовлетворенность, срывы и, в конечном итоге, рождались вот такие рапорты.
— Подводные лодки… — Казанцев вдруг потерял свою напористость. — Вот вы, товарищ капитан второго ранга, хотите убедить меня в необходимости нашей службы, а я что-то не верю в эту необходимость. И потом я вообще не могу спокойно смотреть на свою службу. Хоть зажмурься и не открывай глаза. Все равно ничего
— Пожалуйста.
— Я вас очень уважаю, вы умный и по-настоящему интеллигентный человек. Это не только мое мнение. Скажите, неужто вас никогда от такой жизни тоска не брала?
— Нет, Казанцев, никогда. Вот вы говорите: каждый день одно и то же. А что одно и то же? Боевая подготовка? Позвольте с вами не согласиться. Ведь она каждый день наполнена новым содержанием. Сначала мы обучаем наших подчиненных первичным навыкам владения техникой, затем постепенно совершенствуем их знания и умение и, наконец, доводим их до мастерства. Так я говорю, Игорь Ильич? Правильно?
— Ну в общем-то, наверное, правильно.
— Вот это и есть наша с вами каждодневная черная работа — научить людей воевать. Но ваша беда, а моя вина, что вы за этой повседневщиной не видите или не хотите видеть конечного результата нашего с вами труда. Ответьте мне на вопрос: уверены ли вы в том, что нас не вынудят воевать?
— Да нет, не уверен. Даже наоборот… Ну а если будет война, — спохватился Казанцев, — тогда другое дело. Все будем воевать, и не хуже других.
— Хм, — усмехнулся Золотухин. — То, что вы говорите, товарищ Казанцев, носит вполне определенное и точное название: нравственное иждивенчество. Завтра, послезавтра, через пять лет, если потребует Родина, я буду совершать подвиги, жизнь за нее отдам. Но это через пять лет. А сегодня, позвольте, я поживу налегке, не утруждая себя ни физически, ни нравственно. Извините меня за прямоту, но это психология потребленца, она безнравственна.
Казанцев хотел было что-то возразить, но, видимо, все же решил, что промолчать будет полезней.
— Вот вы говорите, что будете воевать, — продолжил свою мысль Логинов, — надо полагать, предпочтете на новой технике? Но для этого ее надо знать, ею владеть и подчиненных своих ей обучить. И заниматься всем этим надо сегодня. А когда грянет война, учиться будет поздно. Вы сейчас поработайте так, чтобы соль на погонах выступила. Вот тогда вам и скучать некогда будет.
Командир замолчал, в кают-компании воцарилась тишина, и сразу же стало слышно, как по корпусу лодки монотонно долбят волны.
Молчание нарушил Золотухин.
— Вы какого года рождения?
— Тридцать восьмого.
— Видите, вы и войну-то знаете только по книгам и фильмам… Так вот, в начальный период войны немцы имели временный успех. И одной из причин его, кроме элемента неожиданности, перевеса сил и так далее, было еще и то, что у нас недоставало подготовленных в военном отношении кадров. Это не было чьим-то упущением, просто страна не успела их еще подготовить. А мы с вами сейчас именно этим и занимаемся. Посмотрите, сколько каждый год уходит с флота высококлассных специалистов, знающих, обученных. Это вы, лично вы, ваш командир, ваш штурман, ваш минер, ваш механик — учите их, готовите к тому, что потребуется им в будущей войне. Вы, Игорь Ильич, просто недооцениваете всю важность и необходимость своего труда. Вы почему-то вбили себе в голову, что трудится лишь тот, кто что-то строит, кто непосредственно производит материальные ценности. Это неверно. А учитель? А музыкант? А писатель? Что же, по-вашему, они бездельники?