Слушать в отсеках
Шрифт:
И вместе с тем его увлекла идея Березина. Он даже позавидовал, что пришла она в голову не ему. Подумалось, что действительно люди и масштабность их мышления меняются, когда их самостоятельность подвергается испытанию чрезвычайными обстоятельствами. И с горечью признался себе, что, будь он на месте Березина, вряд ли решился бы на такой шаг, а возможно, и просто не додумался бы до этого.
Однако думай не думай, принимать окончательное решение все равно придется ему, Логинову, хотя сейчас он вводной штаба вроде бы и убит. Командир корабля остается командиром, и это ему, а не кому-либо другому,
— Ну что скажете, Валентин Иванович? — спросил он Радько, чтобы хоть как-то оттянуть время.
— Да я сам думал послушать вас, — «лег на крыло» Радько. Побывавший в командирской шкуре, он хорошо понимал серьезность риска, на который шел Березин. Надо было под водой ювелирно точно пройти несколько миль по проливу, найти узкий проход между скалой и островом, умудриться проскочить через него, снова еще несколько миль, не поднимая перископа, идти по проливу, найти выход из него и правильно зайти в Багренцовую бухту. Малейшая ошибка в счислении или неточный доклад акустика могли привести если уж и не к трагедии, то к неприятностям превеликим.
Беспокойных людей Радько любил и, если это было в его силах, поддерживал их. Но сейчас он был представителем штаба флота, и спрос с него — случись что — будет особый. Радько решил проявить осторожность:
— А не слишком ли вы рискуете, товарищ Березин? Я, конечно, ценю ваше стремление во что бы то ни стало выполнить боевое задание. Но прежде чем принять окончательное решение, мне кажется, необходимо соразмерить степень риска с целесообразностью идти на него. Я уж не говорю о том, что мы в какой-то мере нарушим правила плавания на театре. Так вот, как представитель штаба флота и его посредник, я убедился в том, что вы тактически грамотный офицер, созревший для командования лодкой, что вы сделали все, чтобы прорваться в Багренцовую, и в том, что сегодняшняя неудача — не ваша вина: «противник» оказался сильнее. Что же, вашей лодке противостояла целая бригада. И претензий к вам, товарищ Березин, у меня нет.
Ни Логинов, ни Березин не поняли точно: «против» Радько или «за», Логинов про себя ухмыльнулся и переспросил Радько:
— Я так и не понял, как вы относитесь к предложению моего старпома.
Тот пожал плечами:
— Знаете, Николай Филиппович, я думаю, что пора восстановить, так сказать, статус-кво. Будем считать, что действие вводной закончилось, и вы «ожили», стали вновь командиром лодки.
Ну и хитрован же все-таки этот Радько! Одним махом он полностью снял с себя даже тень ответственности на тот случай, если что-нибудь произойдет, и всю полноту ее переложил на Логинова, заставив его крепко призадуматься. Логинов несколько мгновений подумал и решился:
— Меня всегда учили, что умный командир обязан уметь бережно пользоваться своей властью. Я, конечно, могу приказать, но спешить, думаю, не следует. У нас еще есть время посоветоваться с офицерами. Но в принципе я — «за».
Березин просиял.
Эту беседу случайно подслушал (чего стоят фанерные переборки?) Вадик Белиловский, прилегший после обеда на свой куцый диван второго яруса отдохнуть. Он, будучи еще курсантом, почти наизусть выучил «Капитальный ремонт» Леонида Соболева, и на любой случай жизни у него всегда была запасена какая-нибудь соболевская
От услышанного у Вадюни сладко захолонуло сердце. Вот это дела! Когда Березин ушел из каюты командира и там воцарилась раздумчивая тишина, Вадюня не выдержал и срочно полетел в корму делиться с Казанцевым сногсшибательной новостью. Его так и распирало от желания высказаться.
Влетев в шестой отсек, Вадюня наклонился к уху осоловевшего от тепла приятеля и жарко зашептал:
— Ну старпом дает! Решил через пролив в подводном положении идти! Прямо в тыл «плотникам».
Казанцев, не сбросивший еще сонливости, не понял Вадюню.
— Ну и что?
— Как это «ну и что»? Так в проливе же нам нельзя под водой ходить! А мы пойдем! Понял?!
Смысл сказанного Вадюней только сейчас дошел до Казанцева, и он почувствовал, как сладко заныло сердце в предчувствии чего-то необычного, волнующего. Но внешне он остался невозмутимым, как и подобает человеку, разочаровавшемуся и не ожидающему от жизни ничего хорошего.
— Да, — ровным голосом протянул он, — старпом — голова…
— И Чемберлен тоже голова, — подыграл ему Вадюня и добавил: — А вот ты — болван.
— Это прежде всего относится к тебе. Что мне или тебе от того: прорвемся мы или нет? Все равно нам ничего, кроме фитилей, не светит. Помнишь, как в том анекдоте, на какие этапы делится любое учение? Нет? Салага. На шумиху, неразбериху, выявление виновных, наказание невиновных и вручение наград начальству. Но мы-то с тобой не начальство, и нам наград не перепадет. Понял, Вадюня?
Спустя полчаса командир лодки пригласил всех офицеров в кают-компанию. Плотно спрессовавшись, все они умостились вокруг стола. Логинов рассказал о предложении Березина, предупредил, что маневр рискованный, и сказал, что, прежде чем принять окончательное решение, он хотел бы выслушать мнение офицеров.
По старой флотской традиции первому он предоставил слово самому младшему из них — Белиловскому (Казанцев пришел на лодку двумя месяцами раньше). Вадюня хотел было встать, но, стиснутый с обоих боков сидящими, безрезультатно дернулся раз, другой, засуетился, покраснел и позабыл заранее приготовленный ответ.
— Я… Я… Я — «за»…
Офицеры заулыбались. Кто-то съязвил:
— Вадим Леонидович спутал совещание офицеров с профсоюзным собранием.
— Товарищи, товарищи, — вступился за Вадюню командир. — Лейтенант Белиловский хотел сказать, что он поддерживает идею капитана третьего ранга Березина. Не смущайте человека. У вас есть какие-либо предложения, Вадим Леонидович?
Окончательно смешавшийся, Вадюня потряс головой, давая понять, что у него никаких предложений нет. Да и откуда они могли появиться у него или у Казанцева, прослуживших на лодке без году неделя? Но Логинов понимал, что значит для молодых офицеров доверие, и поэтому, совершенно уверенный, что и от Казанцева тоже ждать ответа не приходится, он все-таки дал слово и ему. Тот тоже ничего путного не предложил, однако почувствовал себя таким значительным и нужным, как будто решал судьбу Бородинской битвы на совете в Филях.