Служили два товарища... Трое (повести)
Шрифт:
– Вот там все время так, - красноармеец в очках махнул куда-то вперед, - мы лежали, а он летал, летал, товарищ лейтенант.
– Вы куда идете?
– спросил капитан, садясь в траве и вытряхивая из рукава маленького зеленого кузнечика, которому явно не было дела до всей этой кутерьмы.
– На переформирование, товарищ капитан.
Мы встали, красноармеец протер очки и тоже встал.
– До свиданья, товарищи, - сказал он, как будто мы только что вместе побывали в кинотеатре и теперь расходились по домам.
Мы подошли к машине.
– Вот это да, - сказал шофер, вытирая масляные руки о штаны, - теперь вполне можете идти пешком, товарищ капитан.
– А машина?
– Попрошусь на буксир.
– А мы на попутной, - сказал капитан.
Увы, попутной не было. Мы шли по широкому шоссе, и капитан на ходу жевал хлеб с колбасой. Вдали виднелся залив, очертания Кронштадта. В воздухе стоял запах трав и разморенных от жары сосен.
Все машины шли навстречу, все шли в Ленинград. Чего только не было на этих машинах! Укрытые ветвями и камуфляжным брезентом, все они бесконечным широким потоком стремились в Ленинград.
– Черт меня побери с такими делами!
– сказал капитан.
* * *
Первое, что я увидел, вернувшись на аэродром, были воронки от мелких бомб. Они зияли на дороге, на летном поле. Бойцы засыпали их песком.
– Гости навестили, будь они прокляты, товарищ лейтенант, - пожаловался краснофлотец у шлагбаума, проверяя мои документы.
Связисты снимали полевые телефоны. У капониров повстречался инженер полка.
– Что, опять уходим?
– спросил я.
– Вы в Б. когда-нибудь стояли? Ну так вот, в Б.
– А почему не здесь?
– Кто его знает. Положение неясное. Нет, знаете ли, ничего хуже неясного положения.
Не успел я подойти к нашему общежитию, как встретил дневального.
– Бегите зараз до командира полка, - приветствовал он меня.
В свое время я расскажу о нашем командире подробнее. Мне еще не раз о нем вспоминать. Здесь замечу только, что большинство, и я в том числе, его очень любили.
– Вот и хорошо, что прибыли, Борисов, - сказал он, когда я вошел в землянку, где недавно разместился командный пункт полка, и отрапортовал по форме.
– Получите приказ явиться в Адмиралтейство к такому-то, - и он назвал фамилию.
Меня как громом поразило это сообщение. Больше всего на свете мне не хотелось покидать полк и своего командира.
– Василий Иванович, - сказал я, от неожиданности забыв об уставной форме, - разрешите узнать: неужели меня от вас забирают?
Командир посмотрел на меня иронически, покачал головой. По-видимому, уж очень жалобно прозвучал мой голос.
– Не думаю, Борисов. Хотя машин сейчас у нас маловато, но скоро получим. А народ в недоборе. Вызывают по делу - и баста, там узнаете. Вернетесь в Б.
Я зашел к себе на квартиру. Перед зеркальцем
– Как дела?
– спросил я, стараясь казаться спокойным.
– Паршиво. Вчера бомбил нас… А ты опять уезжаешь, Борисов? Ну и ладно: нет хуже сидеть без дела. Только тем и заняты, что перебазируемся… Сводку читал?
– Читал.
– Невеселая сводка, но вот, веришь, убежден, что не сегодня-завтра его тяпнут. Ведь это все от неожиданности, оттого, что он первый ударил… Эх, Сашка, черт, - горячась, заторопился Калугин, - не дойдет он до Ленинграда, не бывать этому… Ты своих эвакуировал? А я бы не трогал с места: мы же в конце концов его разобьем, Саша!
– Одного не понимаю: за каким чертом меня вызывают? Ежели в другую часть - не пойду, хоть на губу, а не пойду!
– сказал я, думая о своем.
Налив на край вафельного полотенца одеколону, Калугин вытер кирпично-красное от загара лицо и широкую короткую шею.
– Никуда тебя не заберут. Как в городе?
– спросил он.
Я объяснил, что в городе пропасть народу, что отправляют детей и стариков.
– Да, дела-делишки, - крякнул Калугин, положив полотенце на подушку.
– Будь они прокляты! Так уезжает все-таки народ, говоришь? И чего нам с тобой не хватает, чтоб сейчас, сию минуту вколотить его, подлеца, в гроб?
Я бросил в чемодан полотенце, зубную щетку, мыло.
– Ведь люди у нас какие - черт его знает на что способны!
– размышлял Вася Калугин.
– Ну да хоть бы вчерашний случай. Приезжает к нам одна гражданка…
– Что еще за гражданка?
– Вполне обыкновенная, зовут Настей, - сказал Калугин, расплываясь в самой добродушной улыбке.
– А задача серьезная: перебросить эту гражданочку к немцам в тыл. Я как раз у командира был, когда привезли ее на машине. Показала свои документы. «Мне, - говорит, - надо как можно скорее».
– «Вот с Калугиным и полетите, - поясняет Василий Иванович, - ночью полетите, он отлично ориентируется, как раз над местом сбросит». А я гляжу на нее прямо-таки с удивлением: этакая… ничего особенного! И откуда только смелость берется? Повел ее обедать в салон, потом отдыхать. С ней был чемоданчик. «Я без чемодана, - говорит, - не могу прыгать: там у меня, видите ли, бальное платье». Ну что ты скажешь? Чего же нам после этого не хватает, Саша? Молчишь?
– Нам с тобой, скажем, не хватает самолетов, - сказал я.
– Ерунда, не только в нас дело, - Калугин подмигнул своими голубыми, широко расставленными глазами.
– Времени пока не хватает. Понимаешь, это как в шахматах: он сделал первый ход, а мы еще по-настоящему не ответили. Понятно?
– Понятно, - сказал я, - мысль не особенно хитрая.
– Ну и пусть не хитрая, черт с тобой, пусть я не хитрый, зато эта гражданочка, которую я вчера с ее бальным платьем к немцам сбросил, она хитрая. Не понимаешь? Ладно. А давай все же попрощаемся, вдруг тебя переведут…