Служители зла
Шрифт:
Только мама и папа.
Папа куда-то собирался, и мама не хотела, чтобы он уходил. Поэтому она кричала. А Павлик не любил, когда мама начинает кричать.
Он притаился в уголке.
— Отвяжись! — прокричал внизу отец. — Я сойду с ума в твоем обществе!
Павлик съежился. Раньше они мечтали побыть одни, с горечью подумал он. Но сейчас это «раньше» отодвинулось. Этого самого «раньше» почти не было видно за серым и страшным «сегодня». «Раньше у тебя был брат, мать, отец, сестра и большущая собака, — подумал Павлик, дергая Бадхетта за лапу. —
Он посмотрел в добрую плюшевую физиономию почти с ненавистью. И, размахнувшись, кинул несчастного медвежонка в угол.
— Я тебя ненавижу! — кричала внизу мать. — Я тебя не хочу больше видеть!
После этого она заплакала.
— Я тебя не-на-ви-жу, — прошептал малыш, глядя на Бадхетта. — Я тебя ОЧЕНЬ ненавижу!
И, обняв колени руками, мрачно уставился в окно, за которым был виден голубоватый свет в окнах стариков Амировых.
В доме напротив двое стариков посмотрели друг на друга. До этого они сидели, сложив руки на коленях, и напоминали восковые фигуры из Музея мадам Тюссо.
— Скоро? — с надеждой спросил старик.
— Скоро, — прошелестела старуха, нервно улыбнувшись. — Кажется, скоро…
В библиотеке горел свет настольной лампы, освещая огромный шар, похожий на маленький воздушный мир. Душка не могла оторвать от него глаз и улыбалась, наблюдая, как медленно кружится снег, словно настоящий, и так тихо и спокойно было на душе, все забывалось, растворялось там, в этих медленно кружащих белых хлопьях.
— И я иногда не знаю, что со мной происходит, но я будто раздваиваюсь, — говорила Душка, удивляясь немного тому, что она так откровенна с этим незнакомым человеком. Более того, ей приятно говорить с ним. Она как будто забыла про то, что ее ждут дома. Сейчас дом казался ей ненужной иллюзией — реальным был только вот этот шар со снегом, этот человек с мудрыми глазами, обилие книг — старинных, с тисненными золотом обложками, многие книги были на других языках и оттого казались Душке значительными и загадочными, — и странный чай с привкусом травы, с каждым глотком которого все больше и больше успокаивалась и словно засыпала Душкина тревожная душа.
Он кивнул.
— Со мной такое было. Это не страшно. Вот, посмотри.
Он встал и подошел к книжному шкафу. Достал оттуда странную маску — у нее было два лица. Одну сторону растягивали в усмешке губы, а вторая плакала.
— Знаешь, что это такое?
— Да, — кивнула Душка. — Я видела такую на театре в городе.
— Правильно, — улыбнулся ее странный собеседник. — Это Двуликий Янус. Самое верное древнее изображение нашей Души. Посмотри — добро и зло. Они соседствуют, одно усмехаясь, а другое — плача о нас. Поэтому человечку так тяжело жить в подлунном мире. Он рвется на две части и не понимает, как ему сделать свою жизнь более простой и понятной. Как объединить две части этой маски
— Ну, это не сложно, — рассмеялась девочка. — Надо просто выбрать одну из сторон. Желательно…
Она осеклась. Еще недавно она точно знала, какую сторону души следует избрать. Но сейчас все стало сложнее.
— Ну? — Он улыбался, забавляясь ее замешательством. — Какую же из сторон выбрать ЖЕЛАТЕЛЬНО?
— Я пока еще не знаю, — призналась Душка. — Знала раньше, но теперь все изменилось. Теперь в этом городке все стало таким сложным, что я стараюсь не думать о всяких там смыслах жизни.
И она нахмурилась, потому что ей показалось, что этими словами она немножечко предала бабушку, Павлика и Мишку с Арантой.
— Не знаю, — едва слышно прошептала она, чувствуя, как против ее воли на глазах появляются слезы.
Он кивнул, едва улыбнулся и сказал:
— Вот и большинство людей так же. Не знает, что выбрать. И — не знает, что же в конечном итоге окажется добром, а что злом… Так и получается, что люди всю жизнь обречены искать ответ на этот вопрос и ощущать себя несчастными даже тогда, когда они счастливы. Это ведь несправедливо, правда?
Она ничего не ответила. Ей вспомнилось, как бабушка сказала как-то: «Счастье идущего в пути», и ей очень захотелось ответить так же, но почему-то она угадала, что ее приятный собеседник ждет совсем другого ответа и — расстроится, а ей совсем не хотелось его огорчать!
— Я еще не знаю, — тихонечко сказала она, выбирая из двух вариантов средний, чтобы никого не огорчить. — Наверное, я скоро пойму это, но пока… Нет. Пока я этого не понимаю.
И улыбнулась ему, почему-то понимая, что он догадался о тщательно спрятанном ею ответе.
Игорь шел по какой-то странной местности — вокруг него был густой лес, но безжизненный, застывший, успокоившийся навеки.
Он дошел до узкой высохшей речки — такие называются «старицами», вспомнил он, и почему-то ему показалось, что от ромашек на берегу, полувысохших, безжизненных, пахло сладковатым ладаном, как в песенке: «От ромашек цветов пахнет ладаном из ада», и в самом деле ему казалось, что это место напоминает ад, который изо всех сил пытается выглядеть раем, но у него не получается.
Было немного неуютно, он огляделся вокруг, пытаясь понять, где он находится, или увидеть хотя бы одно живое существо, но откуда-то он знал, что все его попытки — напрасны. Мир вокруг словно застыл, как на картине, и картина была написана очень хорошо, но дыхания-то не было…
Он даже подумал, что как-то тихо и незаметно для себя умер и теперь оказался в вечности…
Нет, вокруг было тихо, живописно, красиво, и эта старица, и мостик — старинный, с какой-то надписью… Игорь подошел поближе, присмотрелся. Надпись была полустерта, покрыта пылью — «вековой», усмехнулся он, протянул ладонь, чтобы стереть этот «мертвый слой», освободить крупные, выбитые буквы, и почему-то отдернул руку.