Служители зла
Шрифт:
Там, внизу, у самого основания, он увидел барельеф — змея, кусающаяся свой хвост. Почему-то ему сначала показалось, что эта змея — живая, что она смотрит на него, пытаясь загипнотизировать, но он тут же пришел в себя, рассмеялся, сказав себе — ну да, вот до чего могут довести людей глупые фантазии и мертвая, слишком мертвая, тишина.
Да, слишком тихо было вокруг, только где-то далеко отвечала на безмолвный вопрос о сроках жизни кукушка. Речка тоже была застывшей и мертвой. Да и кукушка напоминала механическую, потому что
Он подошел к мосту и присел на корточки, чтобы лучше видеть надпись.
Она была почти вся покрыта грязью, буквы истерлись, но ему удалось разобрать слова.
— Мост был построен в 1765 году, — прошептал он. — Старенький совсем… Говорят, эта дорога ведет в…
Он замолчал, потому что даже шепот показался ему громким в этой пустоте и тишине, и ему послышался тихий женский голос, похожий на Ритий:
— Эта дорога ведет в ад…
Он оглянулся, вздрогнув, потом рассмеялся.
«Бог знает какие мысли могут прийти в таком гнилом месте», — сказал он себе.
— В Старую Пустошь, — едва слышно проговорил он. — Всего лишь.
И провел рукой по лбу — что с ним сегодня? Конечно, глупо думать, что напряжение последних дней пройдет бесследно. Конечно, он перенервничал. И устал… Вот ему и мерещится…
— Ну вот, а мы туда и собирались, — рассмеялся он, пытаясь смехом прогнать из души страх. — А внизу что написано?
Там было написано непонятно, но он сумел прочитать и эти слова.
Ему почему-то не хотелось произносить их вслух. Как будто, если они вырвутся на волю, они перестанут быть только словами, станут реальными, обретут смысл, которого Игорь пока не видел, но уже почувствовал, что именно в нем таится грозное предупреждение.
«Когда мухи съедают душу, они принимаются за тело…» Бред какой-то!
Где-то в глубине леса продолжала куковать кукушка. Судя по ее предсказаниям, он должен был жить вечно.
Он приблизил лицо к цветам… Да, этот запах действительно был — немного приторный, сладковатый запах ладана, но не такой, как в церкви. И уж совсем не такой, как у ромашек. Этот ладан пахнул так, как пахло в комнате, где лежало тело его бабушки. Он тогда был совсем маленький, но ему запомнился этот странный запах, навсегда связавшийся в его воображении со смертью…
Эти ромашки пахли именно таким запахом. Он отпрянул, часть цветов от резкого движения осталась в его ладонях, Игорь отбросил их.
Надо было двигаться. Куда угодно. Ему начало казаться, что, когда он стоит на месте, он становится частицей этой ужасной, томительной вечности.
Вдалеке был виден храм без купола, скорее развалины, — он зашагал туда.
«В конце концов, наличие здесь церкви, пусть и полуразрушенной, говорит о том, что, может быть, все не так и страшно», — подумал он.
Он почти успокоился, даже начал насвистывать мелодию «Алабамы» — ай телл ю, ви маст дай. «Ну да, конечно, песенка прямо в тему», — подумалось
Храм стоял на пригорке. Поселок же расположился немного дальше, на равнине. Когда он подошел ближе и остановился, стало заметно, что стены храма обветшали и заросли. Темные пятна и трещины испещрили стены. А вокруг — и внутри — росли ромашки. Их было так много — целые ромашковые луга, и Игорь откуда-то знал, что ромашки эти тоже пахнут ладаном. Но почему-то сейчас это не настораживало его, словно он уже привыкал к этому запаху. Как и к вечной кукушке.
Он вошел внутрь. Сердце сжала холодная руки тоски. Стены храма были обезображены. Кое-где остались фрески, но у всех святых были выколоты глаза. Словно кто-то не хотел, чтоб они смотрели. Кто-то хотел, чтоб они ослепли…
Он остановился перед одной из фресок — женщина держала на руках ребенка, а над ними… Он почему-то догадался, что раньше над их головами была радуга, нимб. Но эту радугу кто-то уничтожил, точно так же, как уничтожал глаза.
И в то же время Игоря не покидало ощущение, что все это — осталось, что они на него смотрят…
Он поднял голову. Там, где раньше был купол, теперь зияла дыра. И прямо над его головой сейчас было огромное белое облако, похожее на крылья ангела. И еще одно — немного дальше, похожее на огромную белую собаку или волка.
— Господи, как жаль, — прошептал Игорь. — Зачем они так поступили с этой красотой?
«…пепел на Пустоши падет к праху, мрак поглотит сущее…»
Слова пришли откуда-то изнутри, он даже не помнил, откуда взялась эта чужая мысль, цитата.
Пожал плечами. Вышел из этого храма и удивился, что теперь вокруг стало темно, так темно, словно на это место упала ночь, в то время как другие места на этой земле пока еще окружены светом, но эта тьма расползается уже, как огромная черная дыра, стараясь поглотить своей утробой все больше и больше пространства, подчинить себе все новые и новые территории…
«…пепел на Пустоши падет к праху, мрак поглотит сущее…»
Он невольно вздрогнул, прищурился, пытаясь рассмотреть дорогу, но видел только яркую неоновую табличку, на которой было написано огромными буквами: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В СТАРУЮ ПУСТОШЬ!» И — чуть ниже, по-английски: «WELCOME ТО ETERNAL EMPTINESS!»
У него вдруг резко заболели глаза, закружилась голова, он пошатнулся, и…
Ему все еще казалось, что он там. Голова продолжала кружиться.
Лес наполнился голосами.
Игорь проснулся оттого, что ясно услышал их — смеющиеся и тихие. Детские голоса наполняли лес, как будто по нему забегали стаи маленьких эльфов.
— Не догонишь, не догонишь, не догонишь… — дразнил звонкий голосок, удаляющийся со смехом, похожим на звон колокольчиков.
— Сашка, прекрати. — Голосок девочки звучал обиженно. Малышка явно не выговаривала букву «р».