Служу Родине. Рассказы летчика
Шрифт:
Мама всё чаще прихварывала. Однажды, когда я, натаскав воды, хотел было бежать на улицу, она подозвала меня, грустно посмотрела и сказала:
— Что ты, Ваня, не подойдёшь ко мне, слова ласкового не скажешь?
Сердце у меня дрогнуло от чувства, похожего на жалость. До моего сознания вдруг дошло, как мне дорога мать.
Я долго сидел с ней, пока она сама не послала меня поиграть с ребятами.
С тех пор я ещё старательнее выполнял поручения матери. Играя с ребятами, часто забегал домой узнать, не нужно ли ей чего-нибудь. И бывал рад, когда подмечал, что она мною довольна.
2. НЕ
В детстве мне очень хотелось быть смелым, но не всегда удавалось сразу перебороть робость.
Была у нас бодливая, или, как говорили, «колючая», корова. Особенно она не любила маленьких. Как увидит меня — голову наклонит, наставит рога и прямо в живот целится. Я от неё удирать в надёжное место — на забор. Она постоит около, головой помотает и уходит не спеша.
Раз я не заметил, как она ко мне подошла. Оглянулся — стоит рядом, глаза вытаращила и рога наставила. Я закричал. Хотел на перекладину ворот вскочить, но не успел. Корова вот-вот прижмёт меня к забору! Осмотрелся — у забора стоят жерди. Схватил жердь, изо всех сил ударил корову по боку — куда слёзы и страх делись! — и как крикну:
— Ух, я тебе дам сейчас!
Корова шарахнулась и ушла.
С той поры я перестал бояться коровы. И всегда «нападал» первый.
Однажды в страду возле нас вспыхнул пожар. Пока сбегались сельчане, пламя охватило два дома. Его скоро затушили. Но я был так напуган криком, суетой и огнём, что само слово «пожар» долго наводило на меня безотчётный ужас. Через несколько лет начался пожар на соседней улице. Забили в набат. Я испугался, задрожал, но в это время отец крикнул:
— Ивась! Бери маленькое ведро, будешь воду таскать!
Я схватил ведёрце и побежал за отцом, забыв о своём ребячьем страхе.
Когда мне было лет шесть, я решил научиться плавать. Другие ребята, постарше, плавают — дай, думаю, и я попробую. Вошёл в деревенское Головачёво озеро и не успел шагу ступить, как с головой ухнул в ямину. Очнулся уже на берегу — сосед спас. За эту удаль меня дома наказали как следует.
Обидно было слушать, как приятели трунили:
— Что, Лобан, поплавал?
Как водится у ребят, было у меня прозвище — Лобан.
В то же лето я всё-таки научился плавать.
Вечерами, когда сельчане приезжали с поля, деревня наполнялась шумом и конским ржаньем. Ребята повзрослее водили лошадей в ночное. Я с завистью смотрел, как они с гиканьем вскакивают на коней, засунув за пазуху краюху хлеба, и мчатся в луга.
Хотелось мне взобраться на нашу старую кобылу Машку, но она лягалась, храпела, и я отступал. Наконец я добился своего: подманил Машку куском хлеба, вцепился ей в гриву, подтянулся, вскарабкался на шею. Она рванулась, и я чуть было не упал. Подбежал старший брат и снял меня.
Прошло несколько дней, и как-то вечером отец подозвал меня и сказал:
— Сегодня поведёшь Машку в ночное.
Он вывел кобылу, и я кое-как влез на неё. Поехал. Со мной отправился соседский хлопец [1] Яша; он постарше меня, «опытный» конюх.
Приезжаем в луга — уже совсем стемнело. Лошадей
Куренем называется место ночлега конюхов в лугах. Всю ночь там горит костёр: кто греется, кто варит уху, сало жарит, картошку печёт, а кто сказки рассказывает.
Ребята играют в «очко» на спички, а старики уже спят. Вкусно пахнет ухой. С лугов тянет свежестью, в болотах квакают лягушки. Лошади с хрустом жуют сочную траву. Кричит ночная птица.
Тени у костра кажутся какими-то чудовищами.
Я знаю, что мне предстоит испытание. Обычай таков: новичок в ночном получает «крещение», чтобы не боялся волков и темноты.
Ребята, завидев нас, повскакали; проснулись и старики. Меня обводят несколько раз вокруг костра — это закон ночного. Потом дают котелок и посылают к речке по воду да велят дорогой коней посмотреть.
Идти в темноте по незнакомым местам страшно. Но не пойти — значит осрамиться, прослыть трусом.
Вспомнились сказки про ведьм и русалок. Но и виду нельзя подать, что боишься. Как хочешь, а страх преодолевай.
Отхожу степенно, а потом не выдерживаю и несусь что есть духу. Добегаю до речки, глаза уже к темноте привыкли. Осматриваюсь, прислушиваюсь — никого. Тишина. И совсем не страшно. Набрал воды и иду к костру медленно, чтобы воду не расплескать, оглядываю по пути лошадей.
Старший куреня берёт у меня котелок:
— Молодец, полный донёс! Значит, не боялся. Лошадей смотрел?.. В ночном держи ухо востро да над товарищем не смейся, а то над собой заплачешь!
…Каждый вечер вожу Машку в табун. И достаётся же мне от неё! Кое-как приведёшь её в ночное, а домой ничем не заманишь. В село возвращаться приходится до зари — отец в поле выезжает рано.
Сам хлеб не ем, чтобы на него кобылу подманить. А она подойдёт, ломоть схватит, повернётся и норовит лягнуть — никак не подступишься!
Вот раз еду потихоньку с ночного. Пускать Машку во всю прыть побаиваюсь — сбросит. Въехал уже в деревню. Вдруг из подворотни выбежала собака и с лаем бросилась под ноги Машке. Кобыла вскинула ногами и понеслась. Я испугался, уцепился за гриву и кричу: «Тпру!.. Тпру!..» Куда там! И не думает моя Машка слушаться, вихрем летит по деревне. Еле её остановил.
После этого я всегда пускал её галопом.
Как-то отец поздно приехал с поля. Уже совсем стемнело, когда я отводил лошадь в табун. Решил ехать мимо кладбища, самой короткой дорогой. Ехал зажмурившись — накануне наслушался страшных россказней про русалок и ведьм. Возвращаюсь пешком той же дорогой. Иду быстро, чего-то побаиваюсь. Вдруг вижу — чьи-то глаза, как огни, горят. У меня по коже мороз прошёл, я пустился бежать: в первый раз ночью встретился с волком. Впопыхах не заметил, как добежал до кладбища. Пот с меня льёт, сердце колотится. Смотрю, из темноты идёт кто-то высокий, большой, в белом, длинной рукой помахивает, на меня надвигается. Ну, думаю, мертвец за мной гонится! Закрыл от страха глаза и бросился бежать, не замечая дороги. А самого любопытство разбирает: «Дай-ка посмотрю!» Поборол страх, остановился, посмотрел назад: большая белая лошадь хвостом машет. Мне стало смешно, что я испугался лошади, запел песню и не спеша зашагал домой.