Служу Родине. Рассказы летчика
Шрифт:
Все дела обсудили. Нина Васильевна возвращается в деревню, а мы остаёмся. Долго со смехом и криками плаваем в прохладной речной воде. Вдоволь накупавшись, торопимся домой обедать.
…Недели через две после работы на колхозном поле мы отправились за пятнадцать километров в совхоз на прополку сахарной свёклы. Было чудесное, тёплое утро. С песнями незаметно прошли пятнадцать километров по полям и перелескам.
Стараясь не задеть ни одного свекловичного стебля, полол я свою полоску. Мне казалось, что я делаю большое, общественно важное дело. Всем отрядом мы пропололи не один гектар свекольного
Ежегодно по нескольку раз мы приходили в совхоз. Нас встречали очень приветливо:
— Пионеры пришли!.. Угощенье готово — поешьте, передохните, а там и за работу!
Работали с увлечением, соревнуясь, чьё звено перевыполнит норму. День проходил незаметно; идёшь бывало с работы усталый, но довольный.
На бескрайних полях, засеянных сахарной свёклой, рожью четырёхгранной, коноплёй, на приволье, под солнцем, накапливали мы силы, приучаясь к коллективному труду.
Каждое лето во время сенокоса наш отряд жил недели по две в заливных лугах. Мы помогали колхозникам: ворошили душистую траву, а когда она высыхала, подавали к стогам, на возы; разводили костры, чистили картошку, таскали воду.
В полдень, в самый зной, мы вместе с колхозниками ходили на речку Ивотку купаться и отдыхать.
Мы брали с собой газеты, брошюры, и вечером к нашему костру подсаживались колхозники. Начнёшь читать вслух. Вокруг так тихо, что думаешь: уж не уснули ли все? Посмотришь — нет, слушают внимательно. И старики и молодёжь.
Сначала, когда приходила моя очередь читать, я робел, но потом привык и даже гордился тем, что меня слушают взрослые. Я уже понимал, что делаю полезное дело. Бывало кончишь читать газету — и тебя просят: «Ещё, сынок, почитай!» И вопросы задают. На вопросы, конечно, отвечал не я, а комсомольцы или учительница. В чтении и разговорах незаметно подходила ночь…
Идём полем в совхоз. Заколосилась рожь. Ветер развеивает душистую пыльцу.
Вдруг Нина Васильевна останавливается и говорит:
— Ребята, а помните, какие клочки земли были здесь ещё совсем недавно? Вон там была земля кулака, и ваши отцы и братья батрачили на него. А тут была целина. Смотрите, какая теперь на ней рожь! И всё это —: наше коллективное добро, гордость наша!.. Вот подождите, осенью тут заработает колхозная молотилка — вы увидите, как это будет интересно.
И правда, раньше поле было словно в неровных заплатах, а теперь по обе стороны дороги сплошной высокой стеной стояла рожь. Мы долго любовались величественной картиной земли, на наших глазах обновлённой коллективным трудом…
Осенью выходим в колхозное поле собирать колоски. У каждого — своя полоса. Ползаю по земле. Колос за колосом — набит почти целый мешок. На моей полосе выбрано всё. Принимаюсь за новую.
— Ребята! — кричит вожатый. — Кончайте, уже за колосьями телегу из колхоза прислали!
Мне хочется собрать всё, до колоска. Только подумаю: «Ни одного не осталось!» — смотрю, ещё колос. Оглянулся — вижу, несколько ребят копошатся: видно, им тоже не хочется бросать полосу.
Свой мешок я еле дотащил до воза.
8. ХОЧУ БЫТЬ ХУДОЖНИКОМ
После
— Перепишешь упражнение — небрежно сделал.
Иногда приходилось переписывать по два-три раза.
В четвёртой группе я получил за полугодие «отлично» по всем предметам.
В первый день каникул, вернувшись из школы домой, я увидел на столе разноцветные открытки. Кинулся их рассматривать:
— Это откуда, папаша, кому?
— Тебе за успехи. Перерисовывай. Я тебе и красок купил.
Малышок обещал: кончит срочную работу — и поучит тебя. Ну-ка, попробуй!
— Пусть поест сначала! — перебивает мать.
Я наскоро ем и сажусь за рисование.
— Мать, иди-ка посмотри, как у него лошадь получилась, — говорит отец.
Он доволен. Доволен и я.
Отец любит природу, знает повадки зверей и птиц, по своим приметам угадывает погоду. Он складывает стихи и по вечерам подолгу слушает пение девчат, собравшихся на улице. Ему нравится, что я могу рисовать всё, с чем он так свыкся: хату и поле, рощу и стадо.
Моими рисунками он простодушно гордится, хотя и не подаёт виду. Собираясь в гости в соседнюю деревню, отец говорит словно между прочим:
— А где, сынок, твои картинки, что вчера сделал? Дай-ка сюда.
И несёт их в подарок.
— Кончишь школу — пойдёшь учиться рисовать, — часто повторяет он.
И я привыкаю к мысли, что буду художником.
Я подолгу смотрел на картины Малышка, украшавшие клуб. Удивлялся: вблизи мазня, а отойдёшь подальше — всё оживает.
Художник Малышок был немолод, сутуловат и всегда замазан красками. Когда он работал в клубе, нас туда не пускали. Говорили, что он чудаковат: не любит, чтобы смотрели, как рисует.
Его картины я отлично помню. Может быть, они и не были так хороши, как мне тогда казалось, но я ими восхищался. Особенно мне нравились пейзажи — виды окрестностей нашего села. Я их подолгу рассматривал. И мне очень хотелось научиться рисовать маслом.
Я говорил отцу:
— Ты ведь обещал, папаша, что Малышок меня поучит.
— Он скажет, когда можно будет. Хворает сейчас. Сходи, сам узнай…
Но я так и не отважился пойти к нему: он внушал мне какую-то робость.
Малышок умер, когда я перешёл в пятую группу. Так и не удалось мне поучиться у него. Долго вспоминал я художника-самоучку.
Рисование выработало у меня глазомер, зрительную память, наблюдательность. И эти качества пригодились мне, когда я стал лётчиком.
9. В КЛАССЕ
Группа у нас была дисциплинированная и дружная. Мы вместе и работали и учили уроки. Ссорились редко. Но был у нас один озорной хлопец — Сергей. Я его невзлюбил за то, что он дразнил, обижал горбунка Ивася, доводил до слёз. Мне это не нравилось. Частенько у нас с Сергеем дело чуть до драки не доходило. Драться, конечно, мне случалось, и нередко, но где-нибудь на улице, а не в школе. Но однажды я изменил этому правилу.