Служу России!
Шрифт:
Удивительным образом Елизавета Петровна в тот же момент собралась, отринула волнение, наполнила свой взгляд признаками разума.
Через несколько минут Мавра Егоровна зашла в комнату и, будто намеренно до того не извлекая зажатого меж грудями предмета, начала копошиться у себя в декольте.
Кто-то шаркнул ботинком с пряжкой, кто-то кашлянул в платок.
Что ж, можно простить девушке подобную шалость. Мавре очень нравилось нравиться мужчинам. Но с её внешностью она могла лишь временно всколыхнуть у кавалера животные инстинкты. Декольте Мавры Егорьевны пусть и уступало
Даже Разумовский и тот хмыкнул и облизался. И если не смотреть на лицо вошедшей девушки, то можно было бы облизывать сухие губы и всем остальным.
— Ну же, Маврушка! — Елизавета Петровна ощутила непривычную эмоцию, будто тут, в этом обществе, находится женщина, что могла бы составить конкуренцию первой красавице России.
Изрядно помяв свою грудь, Мавра вытащила из мягких тисков искомую вещицу.
Пётр Иванович Шувалов — единственный из мужчин, кто не был сильно впечатлён зрелищем изъятия из женских достоинств достаточно большой табакерки. Он подошёл к Мавре и взял в свои руки серебряную, с незначительной инкрустацией бриллиантами и золотом, вещицу. Крышечка её была ещё теплой, но Шувалов, не дипломат, не граф, а сын помещика, и бровью не повёл.
Хотя Мавра Егорьевна была бы явно не против, чтобы Пётр взял в свои руки и то, откуда была извлечена вещь. Шувалов-то и вовсе тут во многом потому, что Мавра была в него влюблена. Впрочем… она, страждущая замужества, влюбилась бы и в того гвардейца. Вот только с Шуваловым вполне ещё можно рассчитывать на что-то, особенно если забрезжит рассвет правления Елизаветы Петровны. А вот с гвардейцем — вряд ли.
Шувалов ещё немного покрутил у себя в руках вещицу, а после, в нетерпении, к нему подскочил Иоганн Герман Лесток (или Арман — такое французское звучание больше предпочитал сам авантюрист). И теперь они, отбирая друг у друга табакерку, по очереди её крутили, открывали, трясли, силились понять, где же спрятана важная записка.
— Смотрите дно, — отрешённо, с ленцой, как будто многомудрый мастер поучает своих учеников, сказал Алексей Петрович Бестужев-Рюмин.
Кажется, он даже чуть поморщился — возможно, от того факта, что сами они не догадались этого сделать.
Он не так давно, да и ненадолго прибыл из Дании, где был, словно в ссылке, русским посланником. Однако Бестужев-Рюмин не терял связей с заговорщиками. Более того, весь род Бестужевых в той или иной степени поддерживал всех, кто был против Анны Иоанновны, пусть и делали они это разумно, тихо, не выпячиваясь.
Отец Алексея, Пётр Михайлович Бестужев-Рюмин, явно был недоволен тем, что Анна Иоанновна предпочла его Бирону, позабыв былую любовь. Да и сам род Бестужевых был вполне сильным, пусть и не в первой пятёрке. Бестужевы были в родстве с Волконскими, в сговоре с Ягужинским, Трубецкими…
Так что в этой компании Бестужев-Рюмин был самым знатным после царевны. Но не самым деятельным и энергичным, уступая по этому показателю и Лестоку, и Мавре Шепелевой.
Шувалов ещё немного покрутил табакерку, словно не услышал совета Алексея Петровича Бестужева-Рюмина, и лишь после достал небольшой ножик и ловко сковырнул донышко. Тайное пространство
— И как сие понимать? — спросила Елизавета Петровна. — Где послание?
Елизавета теряла самообладание. Казалось, что весь еще и не сложившийся заговор сейчас рухнул. Она представила, как идет на плаху…
Мерзость, ведь нельзя будет даже надеть приличное платье.
Фрол не заходил в трактир, он только показался в дверях и вышел. Не нужно, чтобы его видели, как и нас вместе.
Но я все понял…
— Марта! — подозвал я девушку. — Проводи меня до комнаты моей!
Девушка, ничего не спрашивая, быстро подбежала к большой печи, над которой томился на вертеле подсвинок, скинула фартук на стоящий там стул, улыбнулась.
Я игриво указал головой в сторону лестницы. Наполненная истинным счастьем девушка чуть ли не вприпрыжку побежала в сторону моей комнаты. У меня даже заиграла совесть, ведь я сейчас разрушу такую светлую девичью эйфорию.
Мы остановились у двери в комнату, и я страстно стал целовать Марту. Да, были свидетели, но я не проявлял скромности — напротив, именно лишние глаза и нужны мне были. Все же многим интересно, кто же сорвал этот цветок, который радовал взгляд каждого посетителя трактира, но каждый мог только лгать, утверждая, что цветочек побывал в его вазе.
Вот так, не размыкая поцелуя, мы и ворвались в комнату, чуть не вышибив дверь. Кстати, это проблема — дверь была уж больно хлипкая.
— Марта… милая Марта… — все же остановившись в комнате и с трудом, но вспомнив, что у меня вообще-то очень важное дело, я стал дурманить разум девушки. — Мне нужно уйти. Но никто… ласковая моя… никто не должен знать, что меня нет. Ты выйдешь из комнаты лишь через четверть часа, поправишь платье и, если спросят, то скажешь, что я, утомленный, решил поспать часок у себя в комнате. Всё ли поняла?
— Ты для этого меня сюда привел? — неожиданно строго спросила Марта.
— А ты как, Марта, думаешь? Если у нас симпатия, то должны ли мы быть одним целым, помогать друг другу, никогда никому не выдавать секреты? Или как?.. — говорил я, вовремя останавливая себя же.
Чуть было не сказал, что вообще-то очень даже щедро уже заплатил, и могу это сделать в будущем. Уж точно достаточно, чтобы небольшой мой секрет секретом и остался.
Но не здесь, не с нею мне об этом говорить.
— Что мне нужно сделать? — спросила девушка неожиданно серьезным и решительным тоном.
— Выйдешь из комнаты через четверть часа, всем показывай, что была со мной, и рассказывай, что я остался в комнате, но никого сюда не пускать. А я скоро приду, милая… и мы продолжим с тобой с того места, на котором прервались.
Уже через минуту, я, облачившись в неприглядное платье, слезал со второго этажа комнат постоялого двора. Нужно об этом подумать обязательно. Залезть может любой. Вот карниз, вот ветка раскидистого дерева — и все, земля. Так же и назад можно залезть. Перестраховщик… Для любого следствия я был на месте. Ну а что касается тех, кто меня увидит?.. Ну, без риска нет удачи!