Служу России!
Шрифт:
А вот другой, с длинными волосами и выразительным орлиным носом — это медик Лесток, скорее всего. Он же был всегда рядом с Елизаветой и кичился даже тем, что именно он организовал дворцовый переворот и возвел Елизавету Петровну на престол.
И я удивлён тогда, что у Лестока на поясе повязана шпага. Разве доктора не должны спасать жизни, а не забирать их? Впрочем, если я правильно определил одного из присутствующих, то даже по историческим знаниям было не понять, кто он больше: то ли медик, то ли интриган, то ли французский шпион.
— Вы, верно,
Он величаво сидел в одном из кресел, сохранял лицо, будто вовсе не переживает на предмет моего появления. Конечно, мужиком он не был, в том понятии, которое вкладывается в это слово в современном мире. Мужик — крестьянин, скорее даже, крепостной.
Ну как отказаться от той привычки из будущего, которая укоренилась в голове? И если я говорю, что передо мной мужик, то значит, в этом есть даже какая-то толика уважения. И потом, ведь не баба же?
— Так что, сударь, вы скажете, с какой целью появились тут, и что происходит? Мы собрались для беседы, вы же врываетесь в наш дружеский круг… — Мавра пробовала «пойти в несознанку».
— Я не приемлю беседы о договорённостях с чужими странами, с врагами России. Тем более со Швецией. Пётр Великий, мною любимый государь, всю свою жизнь воевал. Я не стану, Ваше Высочество, господа, Мавра Егоровна, говорить о том, что мог бы узнать граф Бирон или фельдмаршал Миних из ваших «бесед». Я скажу вам, чего я хочу, — я сделал паузу, чтобы понять, насколько внимательно меня слушают и насколько готовы воспринимать мои слова всерьёз.
Страх, в разной степени у каждого из собравшихся заговорщиков, всё же присутствовал. Я видел это по тому, как они все замерли и опасались лишний раз смотреть друг на друга. Можно сколько угодно полагаться на лояльность Андрея Ивановича Ушакова, главы Тайной канцелярии, или какого-нибудь другого вельможи, например, Головкина или Ягужинского. Но скажет Анна Иоанновна посадить на кол Елизавету Петровну — и это произойдёт. Причём и с теми, кто за неё попробует вступиться. Хотя… нет, Лизу она не тронет, но вот всех, кто будет с ней — точно.
— Я всего лишь желаю трёх вещей. Первое — никаких связей с врагами нашего Отечества. Ни со Швецией, ни с Францией, — решительно произнёс я, посматривая в сторону Лестока, а после посмотрел на того пожилого мужика, который то ли строит из себя самого мудрого, то ли таким является. — Ни с Англией.
Это, скорее, интуиция, но слово «Англия» и этот господин как-то органично соединялись у меня в голове [Алексей Петрович Бестужев-Рюмин был явным англофилом и состоял «на зарплате» у Англии, чего и не скрывал, не считая чем-то зазорным].
— А по себе ли шапку надели, сударь? Не жмет ли? — зло прошипел до того момента молчавший третий персонаж мужского пола.
Как сообщали мне, любовник Елизаветы должен тоже быть в доме. Возникал вопрос: который? Кстати, множественные половые связи Елизаветы играют для неё как раз-таки понижающим коэффициентом.
—
Да. Вот так. Теперь они будут думать, кто же французский шпион, а кто у англичан деньги берёт… Узнал я этого мудреца с проступающими сединами. Алексей Петрович Бестужев-Рюмин собственной персоной. Ну а Лесток… Тут нет сомнений, за кого он [в иной реальности у Бестужева и Лестока в какой-то момент разошлись интересы, и были доказательства работы на Францию у Лестока, хотя его осудили, скорее, за то, что называл Елизавету некрасивой]
И тут Елизавету Петровну будто осенило:
— Вы же Норов! Определённо вы — Норов! Герой войны. Тот, кто и на море викторию имел, и под Данцигом тако же викторию имел!
Хотелось спросить про эту Вику, что я и в море, и в Данциге. Экий я затейник!
— Ну и как? Обласканы ли вы государыней за подвиги ваши? То ли получили, что заслуживаете? — Елизавета Петровна пошла в атаку.
Её бюст как будто бы увеличился в размерах, глаза стали более выразительными, глубокими, жаль, ножек не видно из-под юбок. Было бы неплохо и их оценить.
Но отставить юмор! Нужно думать и не упустить то, что уже может быть рядом. Мне нужны ресурсы, мне нужен статус. Я должен стать человеком, который что-то решает. Хочу решать, потому что я знаю, сколько возможностей было похерено в этом времени. Россия могла бы многие вопросы закрыть еще до середины века, и потратить куда как меньше человеческих жизней во всех передрягах, что ее еще ждут.
— Анна Иоанновна как государыня вольна поступать по своему разумению. И я, как вы говорите, был обласкан ею, — отвечал я Елизавете, силясь не сделать такой желанный шаг назад.
Есть всё-таки в этой женщине какая-то энергетика. Достались Елизавете гены от великого отца. Словно бы осязаемая аура начала распространяться вокруг и сжимать меня. Очень хотелось сделать шаг назад, но я сделал шаг вперёд. Если есть нужда идти, то ступай вперед, хоть бы и с обрыва. Недолго, но это же тоже полет!
Сомнительные всё-таки образы приходят в голову.
— А я вот такого героя одарила бы… — Елизавета сделала паузу, добавив в свою ауру ещё и невероятное количество томного шарма.
От неё просто разило похотью. Но зря она на меня вот так… Может быть, на кого-то другого эти распутные намёки и возымели бы действие, околдовали бы человека, но не на меня. Не сегодня. Ведь свежи ещё воспоминания о другой женщине, с которой я был буквально этой ночью, с которой рассчитываю быть и ночью следующей. Да и не любил я никогда женщин, ненасытных в любви, что все ищут приключений на свою — э-э… Да с разными мужчинами.