Смерть голубки
Шрифт:
Борис Викторович нахмурился и неожиданно спросил:
— Вы на машине?
— Нет.
Он отодвинулся от чужой оградки. Вздохнул, выпрямился.
— Давайте я вас подвезу, куда скажете? Чего уж теперь тут стоять, — казалось, он говорит не мне, а куда-то в пространство. Бесцельно, механически, монотонно.
В машине монолог продолжался:
— Это я, конечно, виноват. Я ведь сто раз предлагал ей снять квартиру — да хоть купить, пожалуйста. А Даша не хотела тетку бросать: та ее после гибели родителей вырастила, нехорошо. Надо было настоять, конечно. И чего ее на ночь глядя понесло этот чертов мусор выносить?!
— Борис Викторович, извините, а откуда вы узнали про… про то, что случилось?
Он сглотнул, пальцы на руле сжались чуть сильнее. Но голос звучал спокойно, почти безразлично:
— Света мне позвонила, подружка Дашина. Ну не то что подружка, однокурсница. Они и в школе вместе учились, Света в соседнем доме живет. А ей, кажется, бабушка сказала. Света Ксении-то Федоровне попыталась позвонить — может, помощь нужна, когда похороны и так далее. А та ее послала: чтоб духу никого из ваших возле гроба не было! Ну и всякого еще добавила. Света с приятелями и решили: нет так нет, у человека горе, что ж ему переживаний добавлять.
3.
Грязь — это вещество не на своем месте.
Золушка
Как и следовало ожидать, Ксения Федоровна даже дверь мне не открыла. Только рявкнула через цепочку:
— Мне с тобой разговаривать не о чем!
Ну кто бы сомневался!
— Вы знали, что Даша беременна? — не слишком громко, но внятно поинтересовалась безжалостная я.
Дверь распахнулась, Ксения Федоровна втащила меня в прихожую и зашипела:
— Ты что несешь, дрянь такая! Да еще и на площадке! Ты ляпнула — и наплевать, а я как людям в глаза посмотрю? Так и пойдут шушукаться — Дашенька-то уже себя защитить не может.
— Ну, ей-то уже все равно, а… — я хотела добавить, что должен же кто-то за смерть девушки ответить, но не успела.
— Зато мне не все равно! — она щурилась, как снайпер, — одним глазом.
— Разве вы не хотите, чтобы убийца получил по заслугам? — спросила я с самым невинным изумлением.
— Какой убийца, что ты несешь? Вам, журналюгам, лишь бы грязь раскопать! — Ксения Федоровна не повышала голоса, скорее даже шептала, но шепот ее оглушал сильнее крика. — Чтобы всякие следователи и судьи ковырялись — кто, да за что? Она же и будет виновата — потом не отмоешься! А газеткам всяким на радость!
— Но ведь патологоанатом… — начала я…
— Ты уже и до них добралась, мерзавка? Чего прицепилась? Будешь про Дашеньку гадости распускать — зубы в глотку вколочу, так и знай! Вали отсюда, тварь продажная!
Ксения Федоровна вытолкала меня из прихожей и захлопнула дверь, обтянутую порыжевшим от старости дерматином.
Усевшись на лавочку у подъезда, я призадумалась. Обычно безутешные родственники готовы обвинять в смерти дорогого человека кого угодно — лишь бы обвинить хоть кого-то. Окрестных наркоманов, милицию, которая преступников не ловит, врачей, которых не дозовешься, — да хоть бы коммунальные службы, которые не следят за порядком на вверенной территории.
Ксения Федоровна обвинять не стремилась. Ей, похоже, было наплевать, кто виноват в смерти племянницы, — лишь бы ее драгоценную Дашеньку оставили в покое.
Оно, пожалуй, и правильно — выговоры коммунальщикам покойника
— Выгнала? — сухонькая дама, в которой я узнала одну из «траурной компании», присела на краешек скамейки. — И правильно. Ты кто? Дашина подружка? И нечего лезть, — после каждой фразы она брезгливо поджимала губы, становясь похожей на классическую гувернантку из дореволюционной литературы. — У Ксении Федоровны горе такое, а ты тут при чем? Она так Дашенькой гордилась, знаешь, какой она ей памятник заказала? Мраморный, с ангелом, самый лучший! И гроб какой был! А ведь могла бы и подешевле взять, богатств-то там нету, никто бы не осудил, — дама опять поджала губы, точно проглотывая «не осудил бы — но…». — А она — нет, не стала экономить. Даже Ираида Кузьминична, уж на что строга, и то слова не сказала. Потому что все, как полагается, было, — и моя собеседница удовлетворенно закивала.
— Как полагается? — изумилась я.
— А как же! — дама всплеснула руками и укоризненно покачала головой. — Это вам, нынешним, на все плевать, и перед людьми вам не стыдно, но это же — похороны! Покойному честь не отдать разве можно?
— Ну да, конечно, — согласилась я. — А почему Дашу в свадебном платье хоронили? Она вроде замуж не собиралась.
Устроившись на шаткой скамейке поудобнее, дама принялась учить меня уму-разуму:
— Ну так сперва надо институт закончить, после и замуж, так уж ведется. А Дашеньку раньше Бог прибрал, не успела она поженихаться-то, — она сокрушенно покачала головой и торжествующе закончила: — Так положено: раз девушка, значит, надо невестой хоронить, по-другому нельзя.
М-да. Мне подумалось, что Юнг сейчас переворачивается в гробу под неудержимым натиском «общественного бессознательного».
В кармане завозился оставленный на виброрежиме телефон.
— Рит, тебе про тот номер, что ты мне дала, все еще нужна инфа?
— Кешка! — радостно завопила я. — Ты чего-то нарыл?
Дама поднялась со скамейки и пошла прочь. Спина ее излучала высшую степень неодобрения.
— Да я сам не знаю, — сообщил Глебов. — Номер сейчас заблокирован, но этого самого пятнадцатого мая в двадцать три семнадцать с него пытались звонить на 112. Ну знаешь, который на мобильных вместо ноль-один, ноль-два и ноль-три…
— Да знаю, знаю. В каком смысле — пытались?
— В смысле — соединение прошло, а разговора не было, вызов сброшен, а через час телефон отключился. Больше вроде ничего в глаза не бросилось. Или тебе статистику по абонентам надо?
— Не то чтобы… — протянула я, изрядно ошарашенная полученной информацией.
— Там этот «субару»-владелец изрядно отметился. Они друг другу каждый день звонили, да не по одному разу. Остальных тоже можно определить, но ты же не сказала, чего надо-то.
— Да нет, не нужно, наверное… Погоди-погоди, — спохватилась я. — Как это — вызов 112 около полуночи? Там последние соединения должны быть в районе полудня.
— Почему должны? — ревниво уточнил Кешка.
— Кеш, я же не про твою гениальность, она очевидна, как нос на лице. Но телефон же смотрели…
— Телефон! — фыркнули в трубке. — Рит, я этот телефон не видел, в руках не держал, я у оператора глядел. Ты чего? Вызов из памяти удалить — две секунды.
— Две секунды, да, — тупо согласилась я. — Но зачем?!