Смерть и фокусник

Мид Том

– Бросить вызов ее отцу, я полагаю. Он – вульгарный продукт загнивающего высшего класса. Без имени он был бы никем. У него нет ни образования, ни навыков, ни ума. Он полная противоположность ее политическим убеждениям и интеллекту. Известно ли нам, как разделено имущество покойного доктора Риса в его завещании?

– Оно не разделено. Все достается Лидии. Все. Дом, деньги. Книги.

Спектор задумался:

– Итак, если мы предположим, что его убили из-за денег, то у нас остается один подозреваемый.

– Но у Лидии не было долгов. Она ни в чем не нуждалась.

– Если только, – предположил Флинт, –

долги Маркуса Боумана не находятся в худшем состоянии, чем мы думали. Возможно, он хочет ускорить брак, чтобы получить наследство Лидии.

– Сомневаюсь, что она бы повелась на такой трюк, Флинт.

– Возможно, и нет. Но Маркус очень высокого мнения о себе. Я не сомневаюсь, что он также склонен переоценивать свои возможности. Возможно, он думал, что сможет убедить ее в том, что убийство ее отца – лучший вариант для них обоих.

– Что-то вроде двойного помешательства. Что ж, случались и более странные вещи. А как насчет алиби?

– Насколько я могу судить, каждый из них обеспечивает алиби другого. Найти в них слабое место не составит труда.

Полицейская машина доставила обоих мужчин в Скотланд-Ярд. По дороге Флинт был тих и угрюм и смотрел в окно. Спектор погрузился в книгу.

Эта серия подробных историй болезни была краеугольным камнем психологического реноме Ансельма Риса. Впервые на английском языке она вышла примерно в 1925 году в роскошных кожаных переплетах и стала обязательным чтением в салонах Парижа, Лондона и других культурных столиц. Помимо теоретических изысканий там было много сплетен о сексуальной жизни анонимных пациентов. Ведь было широко известно, что все пациенты доктора – люди высокородные и образованные. Люди с репутацией, а иногда и с большой властью. Но кто они такие, было неизвестно. Рис без стеснения делился самыми интимными подробностями их детства и сексуальной жизни, но никогда бы не раскрыл их личности. Поэтому им были даны неофициальные кодовые имена, обычно связанные с природой их неврозов. В английском переводе рассказывается о «мисс Маффет», чья арахнофобия возникла из-за неприятного случая в детстве. Также упоминается «портновский манекен» – взрослый мужчина, которого никак не могли уговорить явиться на дебютантский бал из-за случая в юности, когда его застали за примеркой корсетов матери.

А потом появился Человек-змея.

– Я не понимаю, какое отношение этот человек может иметь к убийству, – размышлял Флинт. Возможно, он разговаривал сам с собой. – Мы ведь говорим о человеке, который умер много лет назад, не так ли? Он даже не был англичанином. И кроме того, откуда Лидии так много о нем известно? Ей было всего десять лет, когда все это случилось.

– Вы забываете, что Лидия была ученицей доктора Риса, а не только его дочерью. Она изучала его неудачи наряду с его триумфами, так что можно сказать, что она знает их так же хорошо, как и сам покойный доктор.

– Но кроме причины смерти которая, я должен признать, является чем-то из ряда вон выходящим, ничто больше не связывает эти две смерти. Это другая страна. И все это произошло так давно.

– Да, вы правы. Но мы имеем дело с одержимыми, инспектор. Вы должны помнить об этом. А для них время ничего не значит.

К тому моменту, как они добрались до Скотланд-Ярда, Джозеф Спектор уже закончил чтение. Пока они поднимались по лестнице, он изложил

инспектору суть дела:

– Покойный доктор Рис был превосходным писателем. За несколько абзацев он может заставить вас почувствовать себя так, как будто вы сами сидите у него в кабинете. Теперь я знаю о Человеке-змее гораздо больше, чем бедняга знал о себе сам. Но и не знаю его имени. А это единственная информация, которая нам нужна, если мы хотим связать эти два дела воедино.

– Значит, вы думаете, что связь есть?

– Либо так, либо кто-то хочет, чтобы мы поверили в существование такой связи. Но в любом случае, чем больше мы знаем о Человеке-змее, тем лучше.

– Мне кажется, что мы ищем какого-то необычного человека. Кого-то, кто не совсем вписывается в обычную жизнь. Вы абсолютно уверены насчет Деллы Куксон?

– Я могу гарантировать, что она была у Бенджамина Тизела примерно до одиннадцати. Но дом Тизела находится в Хэмпстеде, поэтому ей потребовалось бы полчаса, чтобы добраться до Доллис-Хилл на такси.

– М-м-м, – Флинт был озадачен. – Затем она отправилась прямо с шикарной коктейльной вечеринки к своему психиатру. Предположительно, сделав небольшой крюк, чтобы спрятать украденную картину в какое-то тайное место. Как вы думаете, почему она появилась в Доллис-Хилл?

– Понятия не имею. Вы спрашивали ее?

– Конечно, мы ее спрашивали. Но я спрашиваю, что думаете вы. Вы обладаете определенной проницательностью в этих вопросах.

Спектор улыбнулся:

– Очень любезно с вашей стороны. И неважно, виновна она или нет, украденная картина – это совершенно другая проблема. А что касается ее визита к Рису, может быть, это была заранее назначенная встреча?

Флинт покачал головой:

– В записных книжках доктора нет ничего, что указывало бы на это. Хотя мы знаем, что он кого-то ждал.

– Верно. Вы предположили, что тот таинственный незнакомец все это время был тем самым предполагаемым посетителем доктора. Хотя на самом деле, возможно, его визит был неожиданным, а вот Деллу он ждал с самого начала.

– Но, конечно, Риз сказал бы Олив Тернер, если бы Делла была его посетителем?

Спектор пожал плечами:

– Возможно. А может и нет.

И на этом, похоже, разговор был окончен.

– Я тут подумал, – начал Флинт, – и мне пришло в голову, что единственный, кто действительно странно выглядит во всей этой истории, это Маркус Боуман.

– Да, я понимаю, что вы имеете в виду.

– Он финансист, что в переводе означает, что он ничего особенного не делает. Щеголь. Проводит большую часть времени за выпивкой и игрой в гольф. Его отношения с Лидией Рис довольно загадочны, но меня также приводит в недоумение, зачем ему вообще лезть в дела психиатров, художников и прочей богемы.

– Ну, я согласен, что трудно понять, чем он привлекает Лидию Рис. Разве что это юношеская блажь. Полагаю, разумнее всего предположить, что он абсолютная противоположность ее отцу. Полный антипод чопорному интеллектуалу.

– Точно. – Флинт помахал пальцем, как будто его помощник наконец-то высказал полезную мысль. – Может быть, в этом что-то есть, как думаете?

– Трудно сказать. Я не буду знать наверняка, пока не встречусь с самим Боуманом.

– Что ж, вам повезло, – сказал Флинт, – потому что он ждет нас у меня в кабинете.