Смерть на фуршете
Шрифт:
— У него даже учителя литературы в проекте пахали, — вставил Воля. — И неплохо получалось. Нечетин с бездарями никогда не работал. Настоящий полковник.
— И теперь этим макулатурным суррогатом завалены и магазины, и читатели… — продолжал Борька. — Но вы, Владимир, говорили и о провалах Камельковского. Как они связаны и с успехами его, и с нашим делом?
— Думаю, очень связаны. Во-первых, когда другие новые издатели увидели, как здорово модель Авессаломыча выкачивает деньги из карманов читателей, они тоже стали изготавливать продукцию артельным методом и разливать в яркую тару свои литературные помои. Началась конкуренция, появились какие-то клоны Славянского… Потом — все помнят, как трясло страну экономически, — это тоже доходы не увеличивало. А
— То есть стал от «СТАНа» полностью зависим!
— Конечно же! И это понимали все, кроме Авессаломыча. Он, правда, предпринимал попытки сотрудничества с другими издательствами, но никому, кроме «СТАНа», его оригинал-макеты были не нужны. Все крутились сами…
— А почему они были нужны «СТАНу»?
— Ну, все же то, что гнал «Парнас», было разнообразным по тематике и жанрам. Не обошлось и без инерции… И то сказать: Авессаломыч действительно наделен нюхом на быстрые деньги и на книжные запросы. Не хватало путеводителей — он выпускал путеводители. Пошел по телевизору сериал по какой-нибудь классике — так порой до его окончания в книжных магазинах уже лежали эти классические романы в «парнасском» издании… Только начали глушить школу Единым государственным экзаменом — а «Парнас» уже готовит оригинал-макеты шпаргалок по ЕГЭ, как раньше выпускал сборники «золотых сочинений» и пересказов произведений школьной программы…
— А учителя литературы покушений на этого просветителя не организовывали?! — серьезно спросил подполковник юстиции, пребывавший, правда, в штатском.
— Вам лучше знать… Разумеется, не организовывали. Я же говорю: кое-кто из учителей тоже участвовал в производстве «парнасской» макулатуры… И я тоже засветился…
— И мы, — спокойно подтвердил Трешнев в сопровождении легкого кивка президента Академии фуршетов. — Без вины виноватые. Но и со «СТАНом» у Камельковского начались скандалы, ибо он решил, что ему по договорам с продаж недоплачивают. Благодаря публичным истерикам Камельковского об этом все знали. Это и в прессу просачивалось.
— Он всегда много судился, — продолжил Воля, — но в последние годы его юристы, кажется, из судов не вылезают. Все ему должны, все его обманывают. Вступил в эпоху старческого маразма!
— Но с Горчаковским-то его правда кинули! — сказал Ласов.
— Не согласен, — возразил Караванов. — Игорь ему в рабство не продавался и мог сам выбирать издательство. Зачем ему Камельковский в виде посредника, если можно работать с «Бестером» напрямую?!
— Но все-таки раскрутил его именно Камельковский!
— И что? Сидеть при молодых зубах на манной каше без масла у Авессаломыча?
— Стоп, стоп… — замахал руками Борька. — Опять вас понесло в романистику! Покороче, пожалуйста. Камельковский нашел Горчаковского и стал его раскручивать… Так?
— Не совсем так. — Воля явно был не расположен уходить от этого стола с легкими и приятными, по жаре, яствами и напитками. — Бригадное изготовление «Прощения Славянского» и новых детективных и фантастических самострочных серий Камельковский считал главным источником своего дохода. Да так оно и было. Однако он обнаружил, что есть голод и на другую литературу, то есть новую, современную литературу, не только зарубежную (с авторскими правами наш жлоб возиться не хотел), но и русскую. Заметил, что в России полно литературных премий…
— По недавним подсчетам известного историка современной литературы Сергея Чупринина, в нашей стране их, то есть литературных премий, пятьсот семьдесят девять… — вставил Трешнев.
— Ого! — воскликнул Борька, забивая число в свой
— В пересчете на фуршеты — более чем полтора фуршета в день, — оптимистически проговорил Воля.
— Однако крупных, весомых, заметных не так уж много… — вероятно, Трешнев был куда более реалистичен.
Как педантизм и раздолбайство сочетаются в этом человеке?! Ксения пребывала в полном остолбенении.
— И все же, — заговорил Ласов, высказывая свое особое мнение, — процедуры по присуждению заметного числа премий сопровождаются фуршетами.
— К счастью, кажется, в целом без кровавых последствий! — по-своему оценил информацию Борька. — И что извлек для себя из этого премиального марафона Камельковский?
— Естественно, решил погреться на нем и придумал серию «Литературные лауреаты». То есть вновь запустил и возглавил процесс — еще до того, как наши издательские гиганты расчухали выгоды в том, чтобы иметь при себе громкие премии. Издавать тех лауреатов, которых они сами и сделали…
— Горчаковский! — уже нетерпеливо потребовал подполковник Томильцев.
— Камельковский отдал приказ искать лауреатов, и его редакторы начали… Одна из них, Марина Сухорядова, наткнулась на рассказ Горчаковского, только что получивший премию «Лучший русский рассказ года».
— По версии Евросоюза, — добавил Ласов.
— Эту премию раскручивали какие-то наши новые иммигранты, живущие в Германии и получившие там деньги от какого-то благотворительного фонда… По-моему, беспримесные авантюристы. Все дело было связано с европейской отмывкой российских денег, где-то здесь уворованных… В итоге издавали — типография в Италии — рассказ лауреата на всех языках стран Евросоюза, ну и на русском, конечно… Через пару лет премия благополучно накрылась, но Горчаковский был первым лауреатом, а в следующем году получил уже две российские литературные премии — «Библиотечную» и «Рассказчик»… Там тоже было много интересного в процедурах присуждения, но получил он… — Воля с некоторым ошеломлением посмотрел на Борьку: не слишком ли он вдается в литературные обстоятельства? — и зачастил: — Марина Сухорядова среди других принесла его премированные сочинения Камельковскому, тот прочитал, был не в восторге, но тут же придумал антологию премированных рассказов «Жнецы лавров»… О ней много писали, был даже литературный скандал. Туда, помимо обычных рассказов, попали лауреаты маргинальных конкурсов: лесбийской прозы, психоделических сочинений и «Трехэтажной премии», вручаемой, если вы не знаете, за виртуозное владение матом в письменной речи. Но Горчаковскому повезло особенно. По недосмотру под его фамилией напечатали именно лесбийский рассказ, а его сочинение — под фамилией розовой лауреатки… Естественно, после каскада правомерных в данном случае истерик Камельковский Сухорядову из «Парнаса» изгнал, хотя она потом и устно, и печатно не раз заявляла, что ее подставили… Я не слишком подробен? — озабоченно спросил Воля у Бориса.
— Можете прибавить деталей, — поощряюще сказал тот. — И где теперь эта Сухорядова?
— Заведует редакцией серийной литературы в «Бестере», — ответил Воля. — Они ценят способные кадры, тем более прошедшие выучку у Камельковского. Этот скандал пришелся на руку всем. Камельковский, хотя громогласно орал и всех увольнял, под шумок напечатал несколько левых тиражей — и всё ушло! Сообщество перекошенных в сексе хватается за любой пиар. А Горчаковский, попавший в лучи скандала, встал в позу оскорбленной невинности, что не мешало ему раздавать интервью направо и налево, по всему спектру периодических изданий…
— Он, кажется, даже засветился в журнале для педерастов… — басом сказал Трешнев.
— Я не читал, — кротко и не без юмористической интонации парировал Воля. — Будь политкорректен, Андрюша. Это теперь называется гей-литература.
— Клал я на эту толерантность! — Трешнев пошарил по столу взглядом, будто надеясь увидеть сосуд с чем-то горячительным. — Содомиты они и есть содомиты, как бы ни старался перевести меня на иную оптику голубая звезда Серебряного века Михаил Алексеевич Кузмин.