Смерть на выбор
Шрифт:
— Нам два кебаба. И еще — пригласи, пожалуйста, господина Мусу Адиля. К нему разговор есть.
Теперь официант стал передвигаться не просто быстро, а очень быстро. Видимо, любил, когда заказывали кебаб с добавкой.
Максим не успел дойти до облюбованного Колей столика, как возле него выросла массивная фигура в смокинге.
— Кебаб делают. А вот господина Мусы нет. Может быть, вы хотите что-то передать?
— Нет, мы подождем, — холодно проговорил Максим. Потом скинул куртку, извлек из кармана джанбию, с грохотом положил ее на стол и уселся напротив опера. Человек в смокинге не двигался. —
После второго приглашения уйти тот отчалил, однако вскоре вернулся с блюдом и приборами. Кебаб выглядел дивно.
— Ты чего так напролом прешь? — Коля сам наполнил свою тарелку, пока метрдотель обслуживал Максима.
— И водички минеральной, — удовлетворенно кивнул журналист, он любил, когда с ним обращались обходительно. — Самый верный путь, ты гляди, как засуетились. — Он кивнул вслед уходящему гиганту.
— Пространства для маневра не оставляешь, сразу козыри на стол…
— Здесь это сработает. — Максим довольно ухмыльнулся и принялся за очередной кусок воистину дивного кебаба.
День, который Максим провел в засаде, а Коля, как обычно, в беготне по своему району, работал на аппетит и хорошее пищеварение. С мясом они управились в шесть секунд. И размякли. Расслабились настолько, что, когда вместе с грузным человеком в смокинге к их столику подошли два парня в грязных свитерах и джинсах, не сразу почуяли неладное.
А когда поняли, что их, красу и гордость Центрального РУВД и региональной прессы, сейчас будут выгонять, то попробовали вскочить. Но тут выяснилось, что сопротивляться они не в силах. Мешает слабость в конечностях. Таким образом, два не очень-то могучих — затылок не сливается с шеей, и бугры бицепсов под свитерами не катаются — паренька накидали тумаков вполне тренированным ребятам. Побили и выгнали из заведения под названием «Баальбек», причем, пока юнцы обрабатывали Колины и Максимовы ребра, печень и прочие внутренности, могучий деятель в смокинге бормотал насчет мелких шантажистов, от которых совсем житья не стало честным и порядочным содержателям заведений общепита.
Когда опер и журналист очухались, уже стемнело. Значит, они провалялись на тротуаре минимум час — ведь били их не слишком долго. И даже не чересчур сильно. Странно, что оба лишились чувств. Но били обидно. Особенно запомнились два заключительных пинка — под зад.
— В голове шумит, — пожаловался Максим.
— У меня тоже, — согласился Коля, — это либо шашлык, либо минералка. Сволочи… Придется ими заняться.
— Но не сейчас же. — Невзирая на шум в голове, журналист сумел быть благоразумным.
Милиционер тоже внял голосу рассудка.
Вызванный условным стуком в потолок, господин из Бейрута вскоре вернулся. Такой же деловитый, как и был. И тут же продолжил допрос:
— Вы, как я понимаю, упорствуете. То есть без моих настоев не обойтись. — Он немного помолчал и вдруг запустил каламбур: — Без моих настоек и настояний.
За время его отсутствия Нина успела разглядеть аптечку на столике. Такие склянки и жестянки, какие раньше она видела во Львове, в аптечном музее. Квадратные бутылки прозрачного стекла — каждую грань стеклодув украсил рельефом, изображающим бутон
— Что ж, сначала сделайте глоток.
Господин Муса разболтал в крошечной мензурке капли, потом добавил в питье часть порошка и с нежной улыбкой протянул стакашек Нине. Она не пошевелилась. Закованный в кандалы человек вовсе не обязан рьяно набрасываться на неведомую гадость. Ливанец пожал плечами и подошел ближе:
— Уверяю вас, это абсолютно безопасно. — Он поднес мензурку прямо к Нининым губам и с ловкостью опытного медбрата попробовал влить содержимое ей в рот. Почти удачно. Нина усердно отфыркивалась и отплевывалась, но все же значительная часть снадобья попала по назначению.
— Вот и ладно. — Тюремщик отступил с умиротворенным вздохом и стер капли целебных плевков с ладони и щеки. — Теперь освежимся. — Он щелкнул зажигалкой и подпалил пучок коричневой соломки, укрепленной в бронзовом поставце. Темницу заволокло дымом, но дышать стало как-то странно легче.
— Дышите глубже, — наконец сумела выговорить пленница.
— Вот-вот, — кивнул ливанец, — давайте я вам немного помогу. Итак, ассасины древние и современные… Припоминайте.
— Убийство Бати и кинжал на поясе — очень похоже… — медленно начала девушка.
— Вот-вот, продолжайте.
— Он был готов умереть, действовал, как фидаи. И эти буквы на рукоятке ножа: ра, ба, ха, нун. Это же ребхан — гамадрил, символ ориентированной силы и организованного ума.
Нине совершенно неожиданно стало ясно, что она знает и помнит все-все увиденное и услышанное во сне и наяву. Все, даже о чем думала давно и мельком. Помнит себя в детской кроватке и свою первую прогулку. Помнит чуть не наизусть прочитанные книги. И эти невесть откуда свалившиеся на нее знания. Только она и может верно их истолковать. И не только может, но и должна.
— Да, да, верно, — азартно шептал господин Муса.
— Маймун, обезьяна, Абдаллах Ибн-Маймун, сын обезьяны — так звали одного из исмаилитских лидеров. Его имя тоже украшает кинжал. Кинжал — это след. След, который оставит ассасин. Чтобы знали. Чтобы помнили. Чтобы боялись.
— Да, вот видите, два глотка настоя, приготовленного по тайному рецепту, — и откровение становится близким и ясным. Это в вас говорит нафс — ал-кулль.
— Мировая душа, — словно эхо, перевела арабские слова Нина. Вообще-то, это выходило за рамки ее чахлых познаний в арабском, но сейчас слова сами соскакивали с языка.
— Да, Мировая Душа, созданная волею Мирового Разума. И именно Мировая Душа, стремящаяся к совершенству, и создала все сущее. Нашу жизнь. Этот несовершенный, неидеальный окружающий нас мир лишь отражение Мирового Разума. А чтобы обрести спасение, следует познать его. Правда, хорош напиток познания?
— Вы называете себя «самит» — говорящий. Вы считаете, что умеете растолковывать людям мысли пророка, вашего пророка…
— Да, так Харун толковал речи Мусы, а Бутрус объяснял смертным проповедь Исы…