Смерть на выбор
Шрифт:
Главный даже кепку снял. Не в смысле «снимите шляпу, господа», но все же.
— Интересный подход…
— Не то слово! — увлеченно врал журналист. — Я только начал готовиться… Только вот…
— Что? — Теперь начальственной любви в голосе было гораздо больше, чем гнева. — Что надо-то?
— Ну, — Максим сделал вид, что думает, — мне бы на недельку-полторы в свободный полет, чтобы не дергали с текучкой, чтобы подготовить сразу три-четыре-пять материалов. А потом…
— Ты и так не слишком нашей текучкой
— Клеветнический подход. — Максим прижал руку к сердцу и сделал честное лицо. Впрочем, не слишком усердствовал, тут как при игре в «очко» — двадцать два тоже плохо.
— Ладно, на полторы недели отпускаю. И чтобы, — главный склонился над перекидным календарем, — во вторник ты был у меня — с очерками. В праздничный номер и дадим — к Восьмому марта.
— Будет сделано. — Теперь Максим сыграл голосом исполнительность. Тоже в меру. И поспешил закруглиться. Длинные беседы с начальством не его амплуа. Это прерогатива полных бездарей.
Нина вернулась домой чуть раньше обычного — около семи.
Максима, как и следовало ожидать, и духу не было. Видимо, задержали те самые, любопытствующие.
Он примчался через час. Запыхавшийся, и не только.
Первым делом, даже не сняв ботинок, ворвался в кухню и подозрительно осмотрел — стол, раковину и жену.
— У тебя кто-то был?
— Что? — Нина чуть не поперхнулась. Взгляд супруга стал грозным и подозрительным.
— Почему в раковине две чашки из-под кофе?
— Потому… — Происходящее так сильно напоминало сцену ревности, что она замешкалась с ответом. Ревность — это что-то новенькое в их полных эмоций взаимоотношениях.
Максим ответа дожидаться не стал. Бросился в комнату. Нина с интересом последовала за ним. Под диван и в шкафы он не заглянул. Ограничился поверхностным осмотром. Допрос тоже продолжался. Причем пошла в ход уже вторая степень устрашения.
— Нет, ты мне скажи, кто у тебя был?
— Не уверена, что должна отвечать на столь странные вопросы. — Нина, не имевшая опыта подобных разборок, держалась в целом правильно. Привыкшие к сценам жены ее одобрили бы. Главное — не уступать.
— Я же вижу, что кто-то приходил! Я же не просто так спрашиваю! — Удельное содержание осатанелости на килограмм живого веса возрастало.
— Предположим, приходил. Я по твоей милости сорвалась домой с работы, и что? — соврала Нина. Семейный скандал разрастался по стандартной схеме. Всякая семья скандалит одинаково.
— Послушай! Ты можешь хоть раз хоть что-то воспринять всерьез. Ответь мне: кто у тебя был?
— Ты поганых грибов объелся за обедом!
— Я вообще не обедал, к твоему сведению!
— Значит, клея «Момент» надышался!
— Не дышу, — окончательно рассвирепел Максим, не сумевший добиться простого
Классический скандал, химически чистый. Не хватало только традиционных ссылок: «Правильно меня мама предупреждала», «Не зря мне папа говорил».
— Кто? Кто здесь был?! — Максим уже не спрашивал, он ревел, словно бык, укушенный мухой цеце. Сонной, вялой и вредной.
— Почему тебе не все равно? — недоумевала Нина. Такой неугасимый пыл, такая арапская страсть — раньше Максим удерживал бурный темперамент в сфере служебных интересов. Не приносил в дом.
Минут пять они стояли друг против друга — руки каждый по-наполеоновски сложил на груди. Словесная дуэль переросла в поединок взглядов. Первой отвела глаза Нина:
— Еще вопросы есть? — Какой скудоумный вопрос, а ее всегда считали девушкой язвительной. Почему быт превращает всех в примитивных глупцов?
Максим пыхтел и молчал.
И мог простоять так еще довольно долго. Нина судорожно придумывала, как вывести супруга из скандального штопора.
— Ладно. Я все скажу: у меня был, был сегодня любовник… Я хотела скрыть, но ты, как всегда, догадался.
Микстура оказалась действенной. Максим несколько раз щелкнул зубами, сморщил нос и наконец сумел выговорить:
— Кккакой ллюбовник?
— Обыкновенный. — подчеркнуто сдержанно ответила Нина.
— Ччто ты мне голову морочишь! Лучше признавайся, что ты выложила Сараевскому?
Теперь пришел ее черед заикаться:
— Какому Сараевскому?
— Корреспонденту с телевидения! Он, скотина, тоже этими ножами занимается, на ходу подметки режет, змееныш бессовестный!
У Нины отлегло от сердца. Муж стал привычным и обычным. Колкости насчет коллег, пассионарность, предусмотренная теорией Льва Николаевича Гумилева, и полное нежелание обращать внимание на что-либо другое.
— Нет, Сараевский не заходил. — Она поправила сползшие на кончик носа очки. — Так я кофе сварю?
Максим сразу и безоговорочно ей поверил. И тут же перешел к третьей части Мерлезонского балета.
— Погоди со своим кофе! Что тебе сказали в Кунсткамере?
— Ничего существенного.
Нина все же пошла на кухню. Нетерпеливый супруг не отставал. Ей вдруг стало невыносимо горько и обидно. Что за мужчины пошли — она ему все-таки жена законная, а он устраивает истерики из-за визитов конкурента, а признание насчет любовника пропускает мимо ушей. Он отчего-то очень уверен, что на нее никто не позарится. Только за сию уверенность его следует проучить. Но… Не проучит ли она саму себя — ему все равно, а ей ведь придется переживать, разбираться с предполагаемым соратником по измене. Все же не «стакан воды».