Смерть саксофониста

Певзнер Керен

Чего мне не хотелось сейчас больше всего, так это ехать в убитую горем семью.

Но тут снова зазвонил телефон.

– Валерия, здравствуйте, это Борнштейн беспокоит...

Вместо ответа я закричала в трубку.

– Михаэль, я знаю, вы насчет Вольфа звоните. Приезжайте ко мне. Пожалуйста...
– меня совершенно не радовала перспектива отвечать одной на его нудные вопросы. Вот попала - из огня да в полымя! Ну, ничего, пусть Линка тоже отдувается. Не все же мне одной...

Как ни странно, следователь по особо важным делам и мой хороший знакомый спорить не стал. Коротко

произнес: "Еду" - и повесил трубку.

– Вот так!
– я обернулась к Лине и развела руками.
– Кончаем отсебятину и махровый дилетантизм. Сейчас здесь будет следователь.

Перспектива увидеть настоящего сыщика за работой Лину вдохновила. Она закурила очередную сигаретку и откинулась на спинку стула. Разговор о поездке к Вольфам больше не возникал.

Михаэль Борнштейн появился через четверть часа. Представив его Лине, я усадила гостя за стол и налила ему кофе.

– Валерия, передо мной список гостей, присутствовавших на свадьбе, Михаэль достал из кейса несколько страниц и положил их перед собой.
– И, конечно, первое, что я вижу, это вашу фамилию.

– А список что, не по алфавиту составлен?
– невинно спросила я. Неужели-таки я первая?

– Не паясничайте, - остановил он меня, - вы прекрасно понимаете, о чем идет речь. В нашем городе ничто не может произойти без вашего участия. Вас как магнитом тянет на место преступления.

– Это судьба...
– ответила я ему и шмыгнула носом.

– Хорошо, теперь давайте по делу, - когда Михаэль излил на меня все свое раздражение, он внезапно успокоился и заговорил будничным тоном.
– Что вы можете рассказать о том, как это все произошло?

– Откуда она знает?
– вместо меня ответила Лина.
– Ее же не было, когда Руби умер.

– А вы где были, уважаемая?

– А я еще раньше уехала.

– Тогда откуда вы знаете о смерти Вольфа и о том, что госпожи Вишневской там уже не было?

– Мне позвонила официантка и рассказала, - понимая, что потом последуют вопросы об официантке, Лина продала свою осведомительницу с потрохами. Борнштейн тщательно все записал и, обратившись ко мне, спросил:

– Вы можете рассказать, как все было?

– Как вам сказать, Михаэль...
– я задумалась.
– Если бы я знала, что произойдет в тот момент, я бы, конечно же, вертела головой по сторонам, чтобы ничего не упустить. А так...
– я пожала плечами.
– Мы с Линой стояли вот тут, около эстрады, и разговаривали об общих знакомых. Заиграла музыка. Гершвин, по-моему, и я еще подумала, что сегодня эта мелодия уже звучала, и в первый раз исполнение было гораздо лучше.

– Очень интересно... А почему вы так решили?

– Там идет такое небольшое вступление. Та-тата-та-та...
– пропела я, а потом вступает саксофон. Так вот, на этот раз саксофон не вступил, и я удивилась, как это можно играть "Рапсодию в стиле блюз" без сольной партии.

– Да, действительно, - согласился со мной Михаэль, - некрасиво.

– Этим музыкантам только деньги заработать, - встряла Лина.
– А то, что их музыка уши резать будет, никого не касается.

– Лина, ну, что ты...
– мне не

понравилась ее реплика, но я поняла, что она переживает из-за того, что не владеет инициативой.

– С музыкантами я еще пообщаюсь, а вот от вас обеих мне точно нужно узнать, с точностью до минуты, кто где был и что происходило.

– Когда мы с Денисом уходили, Руби еле держался на ногах, - вспомнила я.
– Еще подумала: когда он успел так нализаться?

– Что?
– не понял следователь.

– Это русский жаргон, обозначающий, что Руби выпил сверх меры.

– Как он выглядел?

– Шатался, лицо потемнело, нес всякую чепуху заплетающимся языком.

– В котором часу вы ушли?

– Без двадцати двенадцать, примерно через полчаса после его выступления... К тому времени его уже отравили?!
– догадка озарила меня, и я ахнула.

– Да, Валерия. Руби не был пьян. То есть он пил, но совсем немного, и того количества алкоголя, что был обнаружен в крови, недостаточно для потери координации движений.

– Боже мой!
– ужаснулась Лина.
– Мы-то думали, что он пьян...

– Мы проверили все бутылки и бокалы на его столе. Нигде нет и следов яда. Остается только одно: он выпил из чужого бокала, и этот бокал ему поднес убийца. Но кто?
– Михаэль обвел нас глазами.
– Поэтому мои работники опрашивают всех, кто был на свадьбе. Может быть, кто-то видел, что Вольф пил у чужого стола? Ведь многие бокалы к тому времени перекочевали в мойку... Михаэль покачал головой.
– Вообще-то все выглядит странно. Ротовая полость у него синюшная и изъязвленная. А это указывает на то, что Вольф яд выпил. Но обнаружен этот чертов яд только в крови. А в желудке нет. Выходит, не выпил?
– Михаэль встал и засунул руки в карманы форменных брюк.
– Какая-то инъекция тропического алкалоида...

И тут я почему-то вспомнила, как Руби, закончив играть, поморщился и облизал губы.

– Саксофон!
– закричала я. Лина с Михаэлем уставились на меня, как на полоумную.
– Мундштук!

Чтобы меня не перебили, я принялась быстро излагать свою версию:

– Я видела Руби перед тем, как он полез на сцену. Он не был пьян. Просто лицо раскраснелось. Но это могло было быть и от жары, и от возбуждения. Он легко вскочил на эстраду. И когда играл, не сделал ни одной ошибки. Значит, все было в порядке. А вот когда закончил, то ясно было видно, что у него болят губы - он морщился и дотрагивался до них. Я еще подумала: это оттого, что с непривычки или мундштук чужой. Но это был яд! категорически закончила я.

– Глупости!
– брякнула Лина.
– Яд горький, а Руби играл несколько минут. Неужели он не почувствовал горечь?

– Если Михаэль говорит, что яд сильный, то его можно было нанести не на весь мундштук, - запальчиво отстаивала я свою версию.
– Вполне достаточно небольшого пятнышка... Ищите у Руби во рту ранку, вроде укола!
– заключила я.

– А что ж, это мысль... Где у вас телефон?
– Михаэль набрал номер полицейского управления.

– Виктор? Это Борнштейн. Проверь, пожалуйста, имеется ли во рту у Вольфа ранка, как от укола? Что? Да? Спасибо.