Смерть в Кесарии
Шрифт:
– Ну вот, теперь я готов рассказывать, – сказал Розовски. – Садитесь и слушайте.
Гофман и Гольдберг сели в указанные кресла.
– Кстати, ты привез сигареты? – спросил Натаниэль. Он вновь выглядел он несколько рассеянным, видимо, собирался с мыслями. Гольдберг молча протянул ему пачку «Данхилла».
– Итак? – спросил Давид Гофман.
Натаниэль окинул собравшимся взглядом лектора. Он, действительно, походил сейчас на профессора, читающего лекцию отличникам.
– Господа, для начала небольшое вступление. Задачу, о которой пойдет речь, можно решить за полчаса, можно – за полгода, за двадцать лет или не решить вовсе, – заявил он. – Поскольку она имеет, в сущности, лишь теоретическое значение.
– Если не считать смерти Михаэля, – хмуро вставил Гофман.
– Да, верно, – Розовски растерянно
Гофман молча махнул рукой.
– Итак, – Розовски возбужденно потер руки. – Начнем по порядку. Как ты знаешь, я отнесся к твоим подозрениям достаточно скептически. И черта с два ты убедил бы меня. Но кое-что в этой истории говорило о ее подлинности. Например, тот факт, что из трех раввинов умерли два, а третий – вернее, первый, Ицхак Лев Царфати – не умер. Почему? Высосанная из пальца и облеченная в форму легенды история присоединила бы его к остальным. Значит, здесь в основе лежало подлинное событие. Второй факт – смерть немецкого теософа. Тут тоже чувствовался дух подлинности… или тень подлинности. Детали, названия. Точная дата смерти. Да и времена были другие, не так легко было, я думаю, убедить тогдашнюю баварскую полицию в мистическом характере смерти богатого аристократа. И наконец, – Розовски нахмурился, – смерть молодого парня в твоем кабинете. Мгновенная остановка сердца, безо всяких признаков надвигающегося приступа. Что тоже наводило на размышления. При этом выясняется, что сама книга – подделка! Вернее – копия, – Розовски замолчал, прошелся по комнате, остановился у тумбочки с телефоном и сказал, указывая пальцем на старенький аппарат: – Вот. Я получил сообщение, натолкнувшее меня на верные рассуждения.
– Откуда? – настороженно спросил Гофман.
– Из Цфата. Да нет, ты не понял, – Натаниэль засмеялся. – Я же тебе говорил, что мама сейчас отдыхает у родственников в Цфате. Звонит каждый день и делится новостями. Слава Богу, что не успела позвонить, пока я тут валялся вечером… Ну так вот, она позвонила весьма взволнованная и сказала, что у сына соседки только что случился эпилептический припадок, хотя никто не подозревал у него эту болезнь. Он крутил юлу – большую, ярко раскрашенную. Раскрутил ее посильнее и уставился на вращающиеся круги. И вдруг – его начали бить судороги… Честно говоря, я не очень вслушиваюсь в мамины истории, да и на этот раз слушал вполуха. Только и подумал, что по этому принципу устроен тест для выявления скрытой эпилепсии… Нет, это тоже рассказала мама… Ну, неважно. Человек смотрит на вращающиеся разноцветные диски. Сочетание красок и скорость вращения вызывают неожиданную реакцию. И уже после того, как положил трубку, вспомнил о том, что в книге Давида Сеньора – «Сефер ха-Цваим» – слова окрашены в разные цвета. Отсюда и начались мои рассуждения. Так что – приношу свои извинения. Ты был прав, это преступление, причем – уникальное преступление, – сказал сыщик. – И, конечно, во всем этом нет никакой мистики… Помнишь, в жизнеописании Давида Сеньора нас с тобой удивили слова о том, что он «смешивал краски»? Мы с тобой решили, что Сеньор был художником, и очень тому удивились, не так ли? Но он не рисовал никаких изображений. Он исследовал цветовые сочетания, связь цветов с окружающим миром, цвета сфирот и прочего.
– «Сефер ха-Цваим», «Цветная книга»…
– «Книга красок», – поправил его Натаниэль. – Вот именно. Для чего ему все это было нужно, как ты думаешь?
– Откуда я могу знать…
Маркин, со все возраставшим недоумением слушавший этот разговор, наконец, не выдержал:
– Прости, Натан, могу я узнать, о чем, вообще, идет речь?
Натаниэль Розовски глубоко вздохнул.
– Да, лектор из меня никакой, – виновато сказал он. – Всегда начинаю с середины… Когда я долго о чем-то думаю, у меня появляется чувство, что все окружающие уже знают, в чем дело… Видишь ли, Алекс, Давид столкнулся с одной загадочной историей и попросил меня помочь с ней разобраться, – он вкратце пересказал помощнику, о чем идет речь. Нельзя сказать, чтобы Алексу стало понятнее, но он молча кивнул. Розовски продолжил свой рассказ:
– Итак: что происходило в Цфате? После того, как раввины Леви Бен-Ари, Ицхак Лев Царфати и Шимон Бар-Коэн единогласно осудили Давида Сеньора как лже-Мессию и последователя
– Ты хочешь сказать…
– Я хочу сказать, что Давид Сеньор тщательнейшим образом изучал законы, позволяющие воздействовать на подсознание человека с помощью продуманной системы цветовых пятен, – Розовски подошел к столу и взял в руки таинственную книгу. – Собственно, нам все это тоже известно, и довольно давно. Знаешь, хрестоматийные истории с двадцать пятым кадром в кинофильме, которого мы не замечаем сознательно, но в подсознании фиксируем, так что при определенной последовательности можно вызвать заранее запланированную реакцию человека.
– А что это за двадцать пятый кадр? – спросил Алекс.
– Старая история, – сказал Давид Гофман. – Как известно, скорость движения ленты в киноаппарате – 24 кадра в секунду. При этой скорости глаз человека не фиксирует отдельных кадров, и возникает иллюзия движения. Если в обычный фильм, после каждых 24 кадров вклеить еще один – двадцать пятый – с изображением, например, айсберга, то люди, ничего не заметив, после киносеанса побегут пить горячий чай, чтобы согреться. Хотя, в действительности, дело может происходить жарким летом. Просто их подсознание зафиксировало образ ледяной глыбы. Понятно?
– Понятно.
– На этом строились попытки воздействовать на подсознание человека, минуя фильтры, установленные сознанием. Потом появились куда более тонкие разработки: все эти нашумевшие истории с зомбированием, кодированием подсознания, и так далее. Но в основе лежало все то же – 25 кадр киноленты.
– В самую точку! – воскликнул Натаниэль. – Это и была практическая каббала Давида Сеньора. Он ровно год писал эту книгу. Ее текст вполне бессмысленен. Но все эти цвета, в которые окрашены различные слова – эти слова, вернее, эти цвета, – имеют глубочайший смысл. Обрати внимание – он тщательнейшим образом раскрасил только некоторые слова в своей книге. Их сочетание вызывает у человека, который прочитает всю книгу, внезапную остановку сердца. Говоря современным языком, Давид Сеньор, с помощью этой книги, программировал подсознание своих читателей на смерть. И, чем бессмысленнее текст, тем прочнее оседали в подсознании сочетания и комбинации цветовых пятен из этой книги… Именно так Давид Сеньор, фактически, убил людей, которых считал своими врагами, и потому смертельно ненавидел – цфатских раввинов Леви Бен-Ари и Шимъона Бар-Коэна. Дочитав присланную Сеньором книгу, сначала Бен-Ари, а потом Бар-Коэн скончались…
– Очень красиво, – сказал после паузы профессор Гофман. – Но бездоказательно. Столь же бездоказательно, как и история с магическим проклятьем. И, кроме того, существуют, по меньшей мере, два человека, прочитавших эту книгу и оставшихся в живых. Во-первых, цфатский раввин Ицхак Лев Царфати. А во-вторых, – он перевел взгляд на лаборанта, – присутствующий здесь Габи Гольдберг.
Габи сидел, неестественно выпрямившись. Натаниэль ободряюще улыбнулся ему, и снова повернулся к Давиду Гофману.
– Видимо, Ицхак Лев Царфати и твой лаборант – а мой бывший стажер – обладают неким общим, причем совершенно не мистическим, свойством. И этим свойством не обладали остальные читатели книги… А что ты так волнуешься, Габи? В смерти Михаэля ты не виноват, успокойся. На вот, закури, – Розовски протянул Габи лежащую на столе пачку. – Кстати: я ведь просил «Данхилл» с ментолом, а ты привез обычный.
Габи вытаращил глаза.
– Я же просил с ментолом! – он повернулся к профессору, словно ища подтверждения, и в это время Натаниэль вытащил из-под диванной подушки вторую пачку сигарет. Точно такую же, как и первая. Только цвет одной пачки был красным, а другой – зеленым.
– Которая из них твоя? – спросил Розовски.
Габи оторопело смотрел на сигареты, потом неуверенно протянул руку, коснулся одной, другой.
– Н-не знаю, – наконец, выдавил он.
– Ну-ну, не расстраивайся ты так, – сказал Розовски. – В конце концов, дальтонизм – это еще не преступление, – и, повернувшись к Гофману, пояснил: – Наш Габи путает красный цвет с зеленым. Видишь, пачка обычного «Данхилла» отличается от «Данхилла» с ментолом только цветом. Рисунок, размер, форма – абсолютно одинаковы. А цвет – нет. Обычная пачка – ярко-красная, а пачка ментоловых – ярко-зеленая.