Смерть в своей постели

Пронин Виктор Алексеевич

— Как он тебе показался? — спросил Пафнутьев у Худолея.

— Святой человек. Божья тварь.

— Крокодил — тоже божья тварь, — заметил Вохмянин.

Пафнутьев опять удивленно вскинул брови, склонил голову к плечу, осознавая нечто важное для себя.

Бомж в петле, окровавленная пуля в кармане, не найти ее невозможно. Пистолет не прятал, сам не скрывался, утро провел с Худолеем, никуда не торопился.

Он тоже убийца?

Не похоже.

А что касается Светы, то не могла она в одиночку затолкать бомжа в петлю, да и он не позволил бы поступить с собой

так нехорошо. Предварительно надо было его придушить, оглушить, сделать с ним что-нибудь такое, что лишило бы возможности сопротивляться.

И потом, этот ее пробег в комнатных шлепанцах по весенним лужам, в которые она проваливалась чуть не по колено… Зачем она побежала к сараю? Не знала, что там труп? Или вспомнила какую-то подробность, которую упустила во время своего первого посещения?.. В таком случае она ведет себя отчаянно, но грамотно, опытно, дерзко. Способна ли на это комнатная красавица? И такая ли уж она комнатная?

— Входи, Жора, — устало сказал Пафнутьев Шаланде, который все это время стоял в дверях. — Присаживайся, здесь есть где присесть. Да, пока не забыл, — повернулся он к Вохмянину. — Кто-нибудь еще, кроме вас, видел, что Света днем бегала к сараю?

— Васыль видел, — кивнул Вохмянин на строителя. — Мы вместе с ним наблюдали за странным поведением этой красотки.

— Все так и было? — спросил Пафнутьев у Вулыха.

— Выло… Так или почти так.

— Что вы имеете в виду?

— Я не видел, чтобы она входила в сарай. Шла к сараю, да, видел. Возвращалась обратно — видел. Была ли Света в сарае — не знаю.

— Что же она, ручку двери поцеловала и вернулась? — хохотнул Вохмянин.

— О поцелуях чуть позже, — осадил его Пафнутьев. — Васыль, скажи… А как ты оказался у окна, именно у того окна, которое выходит на сарай, именно в тот момент, когда по дорожке шла Света? Как можно объяснить столь много совпадений, учитывая, что работа у вас сейчас, в основном, в подвале?

— А меня Вохмянин позвал. Иди, говорит, посмотри, как наша девица по лужам прыгает… Какие-такие, говорит, у нее могут быть дела с бомжом? Неужели и его обслуживает? Я подошел к окну и посмотрел. Да, действительно, идет по дорожке. В резиновых сапожках.

— Она входила в сарай?

— Говорю же — не знаю, дверь не видна из окна. На какое-то время она скрылась за углом, потом снова появилась.

— Ты видел, как она скрылась и как снова появилась?

— Да, примерно так.

— И чем вы с Вохмяниным занимались все это время, пока она была для вас не видна?

— Курили… Вохмянин угостил сигареткой… Мы стояли и курили.

— Ждали, пока Света появится?

— Не так чтобы уж и ждали…

— Смотрели в окно?

— Куда же нам еще смотреть? Не друг на дружку же… Слава Богу, насмотрелись за последний год.

— И потом она появилась из-за угла?

— Да.

— Бежала? Спешила? Оглядывалась? Спотыкалась и падала?

— Нет, спокойно шла, — сказал Вулых и почему-то с опаской оглянулся на Вохмянина, который все это время неотрывно смотрел в экран телевизора, затянутый черными клубами дыма горящих нефтехранилищ.

— Ее не было видно пять минут,

пятнадцать, час?

— Да нет, — успокоенно махнул рукой Васыль, решив, что уж в этом-то вопросе нет подвоха. — Сколько нужно, чтобы выкурить одну сигаретку? Пять минут? И пяти минут не прошло, как она появилась из-за угла. Минуты две-три.

— За это время она смогла бы повесить мужика, который крупнее ее, старше, наверняка сильнее? Смогла бы, успела бы?

— Светка?! — присел от неожиданности вопроса Васыль и снова оглянулся на Вохмянина. — Да ни за что! Ей сутки, год дай на такую работу, и не справится. Светка это так… В жизни она предназначена для другого.

— Для чего?

— Ну, это… Для радости… Для любви. Больше ничего не умеет. Да ей и не нужно других умений… В порядке девочка. — Васыль явно выдавал собственное отношение к Свете.

Все это время Шаланда с недовольным недоумением вертел головой, поворачиваясь то к одному говорившему, то к другому. Когда это ему наскучило, и в разговоре возникла некоторая законченность, Шаланда решительно поднялся, взял у Вохмянина из рук пульт управления и переключил программу. На экране возникли титры последних новостей города.

— Мне кажется, вам пора, наконец, и делом заняться, — сказал Шаланда.

— Займемся, — охотно подхватил Пафнутьев. — Только ты, Шаланда, скажи — чем мы должны заняться, чтобы понравиться тебе, чтобы ты нас одобрил и даже восхитился?

— Я? Вами? Восхищаться? — обиделся Шаланда. — Это вы должны восхищаться мною с утра до вечера.

— Готовы! — не задумываясь, ответил Пафнутьев. Его настроение улучшилось, что-то важное узнал он в последнем разговоре, что-то забрезжило в той кромешной темноте, которая окружала его последнее время. Он готов был шутить, подковыривать самолюбивого Шаланду, терпеть от него любые насмешки — все это уже не имело никакого значения.

— Мы, наверное, пойдем? — опять поднялись строители. — Тут у вас разговоры серьезные…

— Да, ребята, идите. Я еще загляну к вам, — пообещал Пафнутьев. — У нас с вами есть парочка невыясненных вопросов.

— Каких вопросов? — остановились строители, уже готовые скрыться подальше с глаз следователя.

— Ну, как же! — воскликнул Пафнутьев со всей искренностью, на которую был способен в эти минуты. — Надо же нам, наконец, узнать, кто убил Объячева!

— Думаете, что мы знаем? — Строители, кажется, и задавали вопросы, и отвечали хором. Не потому, что так нм хотелось — иначе не могли.

— Я в этом уверен! — с дурашливой твердостью заявил Пафнутьев. — И не только вы — все это знают. Но ваши знания распылены, разбросаны и представляют собой бестолковое скопище сведений. Поэтому моя задача — в этой куче разобраться, каждому клочку информации найти свое место, и тогда истина, единая, сияющая и бесспорная, откроется во всем своем великолепии.

— Как сказано, как сказано! — простонал Худолей. — Вот бы и мне так… Я бы далеко пошел.

— Пойдешь, — проворчал Шаланда.

— Тебе бы, Паша, президентские речи составлять, — продолжал Худолей. — Он бы тебя любил и дарил к праздникам всякие подарки.