Смертельная печаль. Саби-си

Брехов Станислав

Дважды нам с ним довелось ходить в поход на Красное море, на нашу военно-морскую базу Нокра на архипелаге Дахлак.

В те годы наша 8-я оперативная эскадра Тихоокеанского флота вела боевое патрулирование в Индийском океане. Ее пункты материально-технического обеспечения находились в порту Аден, на островах Сокотра (НДР Йемен) и Дахлак (Эфиопия). И походы на боевых кораблях с заходом в Камрань, Бомбей, Аден были повседневным делом. Ходили на учебном корабле «Бородино».

В таких походах мы занимались боевой подготовкой. Проведением учебно-боевых занятий совместно с личным составом противодиверсионных групп и инженерной службой флота. Задача состояла в обнаружении и уничтожении любых видов мин и диверсионных групп потенциального противника.

Работа и физически, и морально очень тяжелая.

Температура воздуха доходила до 50°, в воде не очень-то остынешь, там – 30°. Акул повсюду полно, только успевай отбиваться.

Одним словом, все время в ожидании неприятностей. Да еще при не работающем кондиционере очень быстро тупеешь. А задачу надо выполнять.

При отработке одной из таких задач Саша погиб. Мы с ним в составе группы боевых пловцов проводили обследование ближних вод вокруг стоящих в дрейфе кораблей эскадры. Саша, старший инструктор по минно-взрывному делу, производил установку изделий на глубине. Изделиями, на нашем жаргоне, назывались магнитные мины и специальные взрывчатые вещества, типа пластит. Находили, бывало, старые донные мины и торпеды. Их во время войны между Израилем и Египтом в Суэцком заливе набросали столько, что до сих пор по всему Красному морю находят. Вот эту задачу мы с Сашей в тот день и отрабатывали. Он внизу, я его страховал у поверхности воды.

В какой-то момент заряд самопроизвольно сдетонировал. Почему это произошло, так и не удалось выяснить.

В каком-то бешенном перевозбуждении, автоматически, подсознательно, я быстро заглубился, чтобы не потерять его из виду. Взрывной волной его тело подняло выше к поверхности воды. ИДА [4] и маски на нем не было.

Схватив его за пояс, я начал выталкивать его на поверхность. Все произошло мгновенно. Мне кажется, я и сообразить ничего не успел.

Сам всплыл и залез в бот. Его лицо было все в крови, глаза вылезли из орбит, из ушей и носа истекала черная густая масса. Саша умер сразу, наверное, почти не мучался, может, и боли не почувствовал.

Я видел Сашу после того, как его вытащили на палубу. Сам я отделался легкой контузией.

Но смотреть на это тогда и вспоминать об этом сейчас мне трудно. С того момента, когда прозвучал взрыв, все для меня происходило как во сне. То ли это было следствием контузии, то ли нервного стресса, но мне казалось, что все это я вижу как будто со стороны. И происходит это не со мной, а на экране кинозала, и я лишь зритель, наблюдающий за всем. Потом началась истерика. Я вскакивал, бегал по каюте санитарной части и громко пересказывал все произошедшее, бурно жестикулируя. Корабельный доктор быстро осмотрев меня, нашел мое состояние удовлетворительным и занялся Сашей.

Сразу же пришел Гулевин. Увидев меня, он налил мне четверть стакана шила [5] и твердо сказал:

– Давай прими лекарства, камикадзе. Это лучшее от стресса, проверено.

Через пять минут все встало на свои места.

Опьянения я не почувствовал, пришло спокойствие и расслабленность.

Голова, как ни странно оставалась светлой, работала быстро и точно. Алкоголь, попадая в кровь, насыщенную адреналином, лишь блокирует его, не вызывая опьянения.

И еще, я очень хорошо помню свои впечатления и чувства в тот день, с самого утра. Предчувствие мне подсказывало, что-то сегодня случится. Ни до, ни после случившегося в тот день я не испытывал такого чувства. Оно для меня было новым и очень острым, и еще не понятным. Это было предчувствие возможной смерти, так я его оценил для себя. Потом, анализируя его, я понял, что, несмотря на острое предчувствие беды, где-то в глубинах сознания было спокойствие. Все будет хорошо, все будет так, как должно быть. Это глубокое приятие Воли Божьей и приводило к такой уверенности. Это, очевидно, меня спасло в тот день и, возможно, спасет в другой раз. Так я подумал тогда и думаю теперь. Уверенность в том, что все в этой жизни не случайно, на все есть своя логика. И пока я ее не понимаю, я должен уметь ее принимать.

– Ну что Алексей, вот и тебя с боевым крещением. – Гулевин налил в стакан еще спирту. – Выпей еще, здесь всего пара капель.

Он протянул мне стакан. Но пить мне больше не хотелось категорически.

– Не могу больше, не надо. Выпью еще – плохо мне будет. Сейчас хорошо стало – спокойно, а выпью, хуже будет.

– И то верно, – ответил Гулевин и, не глядя на меня, опрокинул стакан в себя.

Мы еще долго сидели молча. Я в ту минуту думал о том, кто и когда сообщит Сашиной жене о его гибели. Представил себе, что мне пришлось бы это делать, и содрогнулся. Я этого делать точно не стану. Надеюсь, ко времени нашего возвращения, ей эту тяжелую новость сообщат отцы-командиры. Так оно и случилось. Тело Саши вертолетом отправили на базу, а оттуда транспортным самолетом во Владивосток. Жену его я больше не видел. Насколько мне стало известно, она забрала гроб и похороны были где-то под Донецком, на их родине. Так что я и соболезнований ей не выразил. Ребята, встречавшие гроб в Кневичах [6] и присутствовавшие на прощании в части,

рассказывали, что за все время церемонии она ни разу не проронила ни слезинки. Сидела возле гроба белая как полотно и только крепко прижимала к себе дочь.

На соболезнования никак не реагировала. Речей не слушала. Так и уехала, молча, увозя с собой гроб.

За тот поход нас наградили. Сашу – орденом «Красной Звезды» посмертно. Меня – медалью «За боевые заслуги».

Когда-то давно, смотря фильмы о войне, мне думалось, что доведись мне получать медаль или орден, я буду очень горд этим. Теперь же все было наоборот. После нескольких недель в госпитале, на утреннем построении части мне вручили медаль в будничной обстановке, без оркестра и помпы. Никакой гордости я не испытывал, скорее, разочарование оттого, что медаль эта была слишком слабым утешением после потери моего товарища – человека очень хорошего. Все происходящее мне казалось очень дешевым разменом. Конечно же, я никак не озвучил эти свои мысли. Настолько крамольными они были. Поэтому только краснел и молчал. В момент, когда мне полагалось произнести слова «Служу Советскому Союзу!», я непроизвольно выдержал слишком долгую паузу, чем, очевидно, заставил понервничать своих командиров.

Мне тогда в голову пришли слова из песни Высоцкого о том, что теряем мы всегда самых лучших и верных друзей. Надо же, как точно это получается в жизни. Не оказался же на месте Саши какой-нибудь другой человек, о котором и вспоминать бы не хотелось. Нет, почему-то судьбе было угодно, чтобы погиб именно он – очень хороший человек.

В тот день мне очень ясно представилось свое ближайшее будущее. И оно не было связано с флотом. Тогда я уже знал, что вернусь в институт, продолжу заниматься плаванием, буду дружить, любить и, самое главное, с благодарностью вспоминать все случившееся со мной на службе. Все это мне нужно. Нужно для того, чтобы двигаться вперед. Этот опыт, эти знания, впечатления и даже скорбь мне нужны, чтобы когда-нибудь стать собой. Вернее, познать, кто же я на самом деле.

После построения ко мне подходили ребята и поздравляли, желали здоровья, дальнейших успехов, мы фотографировались на память, но чем больше за меня радовались другие, тем больше мрачнел я сам. В тот день мне дали увольнительную в город, и я поспешил на паром, курсирующий между островом Русский и Владивостоком. Все оставшееся время до вечера я просто блуждал по городу, не имея никакой конкретной цели. Мне захотелось насладиться одиночеством, почувствовать себя один на один с этим миром. Что-то в тот день сломалось внутри, и больше с тех пор мне не удавалось почувствовать себя прежним беззаботным юношей. Очевидно, с тех пор я стал ощущать себя мужчиной с полной мерой ответственности за все происходящее вокруг. Я навсегда потерял маску беззаботной детской улыбки, ее заменила другая. Сейчас я понимаю, что она выражает. Чувства эти принято называть грустью, тоской или даже угрюмостью. Буду надеяться, что с ней меня, тем не менее, не перестали узнавать окружающие, для них я хотел бы оставаться прежним.

Глава 4 Август 1945 г. Плен

Скорость пули при низкой температуре

сильно зависит от свойств мишени,

от стремленья согреться в мускулатуре

торса, в сложных переплетеньях шеи.

И. Бродский

Странно, почему именно 45-й год стал для меня таким поворотным, почему не 44-й или 46-й, что за магия в этих цифрах, и как это все связано с моим рождением. Астрологи утверждают, что все в этом мире зависит от цифр – «математика» жизни, что ее можно рассчитать, знать наперед. Но если это так, то, значит, возможно этой действительностью управлять, править по своему усмотрению. Рассчитал положение звезд, не понравилось грядущее событие, и у тебя есть шанс его изменить.

Мысль, конечно, сильная, но богохульная. Так человек себя наравне с Богом поставить может, что, безусловно, недопустимо. Да и нужно ли это? В любой религии главная мысль в том, что Бог и только Бог может решать, что необходимо. Наша же задача выполнять это так, чтобы потом не приходилось переделывать. Как я сейчас могу отказаться оттого, что со мной случилось? Как представить, что некоторые события выпали из моей жизни, пусть они были невыносимы для моей души, пусть они были нестерпимы для моего тела, но они и только они сделали меня нынешнего, могу ли я теперь думать, что Бог послал мне их напрасно? – Нет. Тысячу раз нет. Я благодарен Ему за все, что было и, возможно, еще будет.

Да, теперь, когда так много позади, воспоминания нестерпимого прошлого заставляют меня любить себя, уважать за то, что все смог пережить, благодарить Бога за ниспосланное. Возможно, это и есть мудрость?