Смертельное наследство
Шрифт:
— Мы повторим комбинацию, — твердо сказал Клейтон своему запаниковавшему компаньону.
— Ты что, рехнулся?! — запротестовал Ленгленд. С другой стороны, он был готов на все, чтобы возместить потери. — И с какими средствами?
— Ради этого я готов рискнуть. Переведу два с половиной миллиона из нашего банка в Цюрих. Но с ошибкой. Для последующих сделок нужен дебет. Вместо этого я отправлю кредит. — Том помолчал, давая возможность приятелю оценить огромность намечающегося мероприятия. — Кроме того, мы удвоим ставки до тридцати миллионов фунтов. Потом ты переведешь деньги из Цюриха в Лондон, ну а я проверну всю операцию. — Поскольку Ленгленд хранил молчание, Том продолжил: — Что, не понимаешь? Если кто-нибудь спросит тебя, скажешь, что отсылаешь деньги назад, поскольку при перечислении допущена ошибка. Если спросят меня, скажу, что думал, будто это суммы, вырученные с посланного мной в Цюрих дебета. Шансов, что «ошибка» обнаружится, в течение ближайших трех месяцев
— А если фунт так и не упадет? — спросил, запинаясь, Джеф.
— Если чего-то опасаешься, — решительно сказал Клейтон, — можешь оставаться при своих и проваливать. Я сам прокручу это дельце. Ну, что скажешь?
И сделка была заключена.
Казалось, с тех пор прошла целая вечность. Сейчас, когда они сидели в полупустом ресторане в Цюрихе, приканчивая по второму бокалу бренди, фунт стоял высоко и оценивался в два и пятьдесят четыре сотых швейцарского франка, общая же сумма их убытков равнялась двум миллионам двумстам тысячам долларов. Если фунт поднимется еще хотя бы на цент, им придется увеличить депозит. Хуже того, их афера может быть обнаружена.
— Так что же мы будем делать, Том? — вопросил Ленгленд, который, как никогда, нуждался в ободрении.
— Да ничего. Пока ничего. У нас еще в запасе минимум месяц. Глядишь, фунт и обвалится, — бодро произнес Том, хотя надежды на это у него было мало. — Ну а пока надо держаться: иметь уверенный вид, ждать и надеяться. Я обязательно что-нибудь придумаю.
Во второй половине дня Клейтон, которому не хотелось более находиться в компании Ленгленда, но и не улыбалось сидеть в одиночестве в гостиничном номере, взял напрокат машину и покатил по живописной дороге в направлении озера Констанс. Там он съел на обед говяжье фондю в туристической гостинице, где играл «альпийский» оркестр, послушал горловое пение йодлеров и, совершенно опустошенный, вернулся к полуночи в Цюрих.
Пока Клейтон убивал время, банковские менеджеры трудились в поте лица. Еще до того как Том покинул здание, Аккерман позвонил с просьбой о срочной встрече доктору Карлу Хайнцу Брюггеру, старшему вице-президенту, отвечавшему за частную клиентуру. Выслушав рассказ Аккермана об утренней встрече, доктор Брюггер посмотрел на висевшие в кабинете многочисленные часы и включил механизм расследования. Шестеренки завертелись. В Цюрихе в это время стрелки на циферблате показывали двенадцать пятнадцать дня, а в Нью-Йорке — пять пятнадцать утра. Брюггер переговорил по телефону со своим секретарем и отправил два секретных факса: один — работнику отдела безопасности «Юнайтед кредит банк» (ЮКБ) на Манхэттене с требованием немедленно связаться с ним по телефону, а другой — второму советнику по коммерческим вопросам посольства Швейцарии в Вашингтоне с уведомлением, что он, доктор Брюггер, перезвонит ему в восемь ноль-ноль по вашингтонскому времени.
В три часа дня по швейцарскому времени Гай Ислер из нью-йоркского отделения ЮКБ позвонил доктору Брюггеру и получил от него необходимые инструкции. В три пятнадцать в посольстве Швейцарии приняли звонок доктора Брюггера, сделавшего ряд запросов.
Интересно, что Швейцария представляет собой, по сути, почти идеальный военно-промышленный комплекс, где несколько наиболее эффективных корпораций управляются мужчинами (редко женщинами, которым до самого последнего времени даже не позволялось голосовать), состоящими на военной службе чуть ли не всю свою сознательную жизнь. И хотя вышеупомянутая служба отнимает у граждан мужского пола не так уж много времени — в среднем пятнадцать дней в году, — воинские звания продолжают присваиваться им по выслуге лет. Таким образом, когда вице-президент второго по величине швейцарского банка разговаривал по телефону со вторым атташе (коммерческим) швейцарского посольства, это в то же время означало беседу полковника с лейтенантом, причем полковник просил лейтенанта оказать ему любезность. Конечно, это не было приказом, но лейтенант понимал, что поступит мудро, если будет рассматривать просьбу полковника в качестве такового.
Итак, когда Клейтон наслаждался созерцанием береговой линии озера Констанс, доктор Брюггер ехал домой. На этот раз он покинул банк часом позже своих привычных семнадцати тридцати, что весьма его раздражало. Зато он уже имел при себе ответы на вопросы, заданные им сотрудникам швейцарского посольства. Нью-йоркское консульство действительно легализовало на прошлой неделе ряд документов, фотокопии которых предстояло забрать мистеру Ислеру.
Когда в Швейцарии все уже спали крепким сном, Ислер посетил нью-йоркскую коллегию адвокатов, госдеп и отдел регистраций рождений и смертей, после чего ближе к вечеру отправил по факсу доклад в головной офис. Таким образом, когда в четверг, ровно в восемь утра, Брюггер прибыл в банк, ему сразу же принесли подтверждение, что все подписи в бумагах Клейтона подлинные, документы составлены правильно и имеют юридическую силу. Единственный момент в докладе, который
Удовлетворенный Брюггер вызвал Аккермана и велел позвонить Клейтону. Аккерман исполнил распоряжение, когда стрелки часов показывали десять утра. Связавшись с клиентом, менеджер сказал, что будет рад видеть мистера Клейтона у себя в одиннадцать часов, если последнего это устроит. Том из-за спонтанного каприза — он почти не спал прошлую ночь и нервничал — настоял, чтобы встречу перенесли на одиннадцать тридцать.
Брюггер, перед тем как вновь отдать дело Клейтона в руки Аккермана, напомнил ему о том, насколько ценны для банка депозиты крупных вкладчиков и как он, старший вице-президент, относится к сотрудникам, которые упускают подобные депозиты, играя тем самым на руку конкурентам. Еще раз заглянув в лежавший перед ним файл, прежде чем переправить его по поверхности стола менеджеру, Брюггер отметил, что баланс на счете Клейтона значительно выше, чем на других счетах, которыми Аккерман прежде занимался. Последнее могло служить намеком если не на повышение менеджера в должности в случае умелой проводки этого счета, то по крайней мере на повышение его статуса.
Аккерман, ободренный подобной перспективой, отправился к себе в кабинет, чтобы как следует подготовиться к встрече — то есть выложить на стол все необходимые для проведения столь любимой им «процедуры» документы, включая бланки отказа от претензий, разного рода доверенностей, гарантийных писем и конфиденциальных соглашений с необходимыми инструкциями, мандатами и формами для взятия образцов подписи. Во время переговоров все это должно находиться у него под рукой. Потом он зарезервировал по телефону один из конференц-залов, после чего перезвонил Аликоне и велел ему быть в приемной на пятом этаже ровно в одиннадцать десять.
В десять тридцать утра Клейтон, заплатив по счету, вышел из «Баур ау лак» и во второй раз за последние два дня двинулся вдоль Банхофштрассе. Он был внутренне готов к драке и собирался отстаивать свои интересы всеми силами, что бы там ни говорили ему в банке, хотя и понимал недостаточную обоснованность своих притязаний. Иными словами, банк мог их отвергнуть, твердо стоя на позиции, что никакого счета на имя дедушки Клейтона у них нет.
Счета, которые годами остаются невостребованными, на какое-то время, что называется, зависают, пока не переходят полностью под управление банком. Том знал, что американские банки держат их в открытом состоянии лет пять-шесть, после чего счета переоформляются и консервируются, в каковом виде находятся еще довольно продолжительное время. Но если и за это время никто не заявляет на них права, банки рассматривают такие счета как своего рода наследственную собственность и без зазрения совести тратят доходы с них на покрытие убытков, расходов и поддержание баланса. Еще более в этом смысле преуспели швейцарские банки, которые негласно считают себя полноправными наследниками выморочных или невостребованных счетов. Вкладчики нередко до такой степени засекречивают свои швейцарские авуары, что в случае безвременной смерти владельцев об этих счетах наследники даже не знают. И каждый раз, когда в странах «третьего мира» умирает какой-нибудь деспот, в подвалах банков на Банхофштрассе навечно оседают очередные миллионы долларов. И каждый раз, когда война сотрясает какой-нибудь уголок планеты и лидеры проигравшей стороны платят за поражение своими жизнями, их «левые» денежки находят последний приют в сокровищницах альпийской страны чудес.
Том прикинул: если деньги находятся в невостребованном состоянии с 1944 года, то счет, вероятно, законсервирован самое позднее в середине пятидесятых и с тех пор проценты по нему не начислялись. Но в случае если банк признает наличие счета, Тома такое положение, разумеется, устроить не может. Он потребует накопившиеся за все эти годы проценты, исходя, скажем, из четырех за год. Клейтон предполагал, что с ним будут торговаться, и решил в процессе переговоров пару раз скинуть около полупроцента, с тем чтобы, остановившись на сумме три миллиона, не уступать более ни цента. Если дело выгорит, он позвонит в «Интерфлору», закажет неприлично огромный букет цветов — такие можно купить только в Нью-Йорке или Лос-Анджелесе — и прикажет отвезти его на могилу дедушки. Пребывая в таком позитивном настрое, он вошел в большое здание около Парадеплац и поднялся на лифте на пятый этаж, где его приветствовал улыбающийся Аликона.