Смертельное шоу

Христофоров Игорь

– - Я -- певец, -- еле удерживая дверь, прокричал он.
– - Там -- бандит. Он убьет меня.

– - Там все бандиты, -- совершенно спокойно ответил более жилистый охранник и оттолкнул Саньку.
– - Дай-ка!

Дверь открылась с ракетной скоростью. Разъяренный мужик стоял в проеме, сжигая воздух пьяным выхлопом, и, кажется, не мог понять, за кем из трех он гнался. Кровь с его покатого лба уже проторила дорожку к подбородку и медленно подсыхала.

– - Где эта сука?!
– - грохотал он.
– - Он мне череп пробил! Он...

– - Ну, чего ты развозникался?
– -

совсем не боясь его, спросил жилистый.
– - Ты же первым прикалываться начал. Прикинь, если бы ты вырубил певца... Хозяин бы из тебя отбивную сделал...

– - Я токо песню попросил... Чтоб не эту фигню, а нашу, для братвы. Чтоб как бы ништяк всем был... Прикинь, а?..

– - Он не знает твоей песни.

– - В натуре?

– - Не знаешь?
– - обернулся жилистый к Саньке.

Пришлось покачать головой из стороны в сторону. Так качают болванчики на пружинках.

– - Так он тут?
– - обрадовался находке здоровяк и шагнул между двумя охранниками.

Те заученно вцепились в его запястья. Наверное, мужик стряхнул бы их с рук, как плюшевых зайчиков, но тут же из глубины коридора раздался красивый мужской голос. Такие голоса бывают только у актеров с театральными амплуа любовников.

– - В чем дело? Это ты прервал выступление?

– - Он! Он!
– - появились за спиной здоровяка Игорек и Виталий.
– - Мы видели хорошо. Он первым бросил бутылку...

Когда обладатель красивого голоса поравнялся с Санькой, то шепнул ему:

– - Зайди к шефу. Это там, в конце коридора...

Санька не стал досматривать сцену усмирения раненного на корриде быка. В конце концов, бык мог и взбеситься.

Спиной ощущая на себе мутный от злости взгляд мужика, Санька прошел в строго указанную сторону, свернул вправо и сразу ощутил себя вещью. Последний раз такое с ним случалось в кабинете Золотовского.

Комната казалась частью другого мира. В ней все -- мебель, паркетный пол, шторы, люстры, картины -- было таким дорогим, таким красивым, таким царственным, что Санька даже не заметил среди всего этого великолепия человека. Он почему-то меньше всего ожидал, что кому-то вообще можно дольше минуты находиться среди подобного великолепия.

– - Проходи. Присаживайся, -- незнакомым голосом предложила комната.

Путаясь глазами в узорчатых обивках кресел, гнутых линиях комодов и пышных складках штор, Санька еле нашел лицо человека. Оно было маленьким, точно царская комната все, что в нее попадало живого, делала его мелким и незаметным. Санька даже провел пальцами по своей щеке. Кажется, она не уменьшилась.

– - Да проходи, не трусь.

Боясь прикоснуться хоть к чему-то из этого великолепия, Санька обошел огромный стол, бережно выдвинул тяжеленный, будто из металла сделанный стул, сел на мягкую обивку с рисунком рыцарского поединка и наконец-то выдавил:

– - Здра...ствуйте... Мне один гражданин в коридоре сказал, чтоб я к вам...

– - Граждане в колонии. А здесь -- найт-клаб..

Хозяину кабинета шла к лицу аккуратненькая шапочка седины. И только черные очки, скрывающие

глаза, казались лишними. Санька скользнул взглядом по его пиджаку и лишь теперь узнал собеседника. Это он вручал приз Венере. Были ли на нем тогда черные очки, Санька не заметил. Больше верилось, что не были, и то, что Серебровский спрятал за них глаза, отдавало тревогой.

– - Я просмотрел всю сцену драки по монитору, -- повернул Серебровский голову влево, и Санька увидел там небольшой телевизор.
– - Конечно, наш клиент перебрал лишнее. Но ты тоже не должен был себя так вести...

– - А как?

– - Клиентов надо беречь. Запомни это правило на всю жизнь. Тебе

еще много раз придется выступать у нас. Ты улавливаешь мою мысль?

Ни с того ни с сего на Саньку навалилась усталость. Как будто

каждое произнесенное Серебровским слово превращалось в гирю, и они

все повисали и повисали на его плечи, грудь, ноги, голову.

– - Завтра тебе выступать в моем хаус-клубе. Там, конечно, нет таких крутых клиентов. Там мелюзга. Но с ними тоже нужно бережно обращаться.

Санька подвигал ногой под столом. Нет, она все еще подчинялась ему, хотя и тоже казалась окаменевшей.

– - Конфликт улажен, Леонид Венедиктович, -- ворвался в монолог Серебровского красивый голос.

Хотелось обернуться, но Санька не стал мучить и без того онемевшую шею. Обладатель голоса сам подошел к нему, оперся о спинку стула, на котором сидел певец-дебютант, и вдруг брякнул что-то совсем непонятное:

– - С попом хуже. Не могут найти.

– - Ладно, Сашенька, -- милостливо протянул руку Серебровский.
– - До свидания!

Санька подержался за его холеные пальчики с твердыми камнями перстней, пожал мелкую ручку обладателя красивого голоса и только теперь заметил, что у него куртка из кожи какой-то необычной выделки... Кажется, она называлась вареной.

Глава четырнадцатая

БУДЬТЕ БДИТЕЛЬНЫ, ЛЮДИ!

В кабинете было холоднее, чем в карцере самой дурной зоны. Отопление отключили строго по графику, но природа не признавала человеческих графиков. Север дунул на Москву прозрачным сухим воздухом, опять сковал лужи в лед и заставил людей вытащить из шкафов дубленки и шубы. Апрель замаскировался под февраль, и хотя говорливые метеорологи обещали потепление, почему-то вообще не верилось, что оно когда-нибудь наступит.

Павел поморщился от колючего вида поземки, стелющейся вдоль стены здания на той стороне улицы, потрогал языком ранку от вырванного зуба, потом посмотрел в зеркало на стене, слегка обрадовался тому, что флюс все же начал таять, но тут же забыл о радости. В зеркале, кроме его собственного лица с уже еле заметной припухлостью на щеке, находилась и красная физиономия Кравцова. С нее на Павла смотрели мутные умоляющие глаза. Ничего хорошего от таких глаз не бывает.

Павел поправил черную вязанную шапочку на голове, поплотнее запахнул куртку на груди и дохнул на зеркало. Оно тут же подернулось мутью. Лицо гостя исчезло, и Павел, поверив зеркалу, повернулся к своему столу.