Смотри, какой закат!
Шрифт:
– Она – тебе – показывала?! – И Борис вспыхнул.
– А что? Нормальные стишки…
– Чьи это губы тебя губят? – нараспев спросила Эллочка. – Что ли, мои?
Борис скривился, ничего не ответил. Она! – ему! – показывала…
Арсенька отбивал ритм на чемодане.
Дабы-дыбы. Дабы-дыбы. Рок! Рок!На дворе мычали коровы, кричали петухи.Рок, рок, рок!Скрипучее кряканье уток. Урчание трактора.Рок!Арсенька сменил пленку. Хриплый голос Луи Армстронга. Золотой звон трубы.
– Первая труба мира, – небрежно заметил Арсенька.
– Эй, мужики! – кричит появившийся на пороге Женька Комиссар. – Управ сказал, что надо будет каждый день ездить за молоком. На ферму, на лошади.
– Ничего себе заявка, – говорит Арсенька. – А у них что, своего молока нет?
– Тут же зерносовхоз. Так что сами решайте – кто завтра поедет?
– Я поеду, – сказал Борис. И сам удивился своему решению.
– Хорошо. Поедешь с поваром.
– А кто повар?
– Тася.
– А я не просилась вовсе! – возмутилась Тася.
– Ты пойми, – сказал Комиссар, – у нас всего две девчонки. Эллочка даже картошку сварить не может, это все знают. Остаешься ты. Оплата гарантирована.
– Ладно, уговорил.
Арсенька поставил новую бобину.
– Слушай, что это за музыка? – встрепенулся Амир.
– Нравится?
– Очень… За душу хватает.
– "Маленький цветок" Сиднея Беше… Гений джаза, король кларнета и саксофона. Он с шестнадцати лет посвятил себя джазу, в Нью-Орлеане его зовут "одиноким странником"…
– А ты-то откуда все это знаешь?
Музыка плачет, стонет, кларнет надрывно изливает свою печаль.
"Маленький цветок" – это грустная сказка – о чем?.. Об одиночестве, о любви, о разлуке… Нагромождение грязных серых домов, сырой асфальт, белье на веревках. И сквозь толщу городского асфальта пробивается длинный тонкий стебель с нежными зелеными листьями. Он боится, зеленый гость, он боится этого города с его грязью и шумом. И с еле слышным шелестом и звоном – р-раз! – распускается маленький цветок… тот самый аленький волшебный цветочек из детской забытой сказки! – но тут же и вянет – и осыпаются алые лепестки… Плачет саксофон, стонет кларнет, всхлипывают клавиши рояля – погиб, погиб, погиб Маленький Цветок!..
– Классная музыка, – говорит Амир.
– А почему ты меня спросил про Тасю? – вдруг обратился к нему Борис. – Сам, небось, глаз на нее положил?
Амир хотел ответить, но, взглянув в зелёные насмешливые глаза, промолчал.
– Э-э, да она тебя присушила, – тихо рассмеялся Борис. – Жаль мне тебя, старичок… Если хочешь знать, женщины недостойны нашей любви. Ими можно лишь любоваться, но не любить их. Не спеши глотать крючок с наживкой!
– Много ты понимаешь, – оборвал его Амир. – Вся твоя мудрость – из книжек, из анекдотов. Что ты знаешь о жизни, пикадор?
И он посмотрел в ту сторону, где сидела Тася – и улыбнулся.
Ее светлое лицо, ее карие лучистые глаза, ее приоткрытые губы…
Хромоногий
– Сами запрягайте.
– Мы же не умеем, – растерянно сказал Борис.
– А что вы умеете? – сердито спросил конюх, глядя на его пеструю рубашку и на тасин маникюр. Ишь, фраера городские, подумал он.
– Зря вы так, – сказал Борис. – Уверяю вас, мы тоже кое-что умеем делать в этой жизни. Например, можем перевязать вам рану. Или сделать спинномозговую пункцию. А Тася еще хорошо умеет готовить. Правда, с лошадьми вот нам управляться не приходилось.
Конюх промолчал, ему не хотелось спорить с этим смазливым сопляком, у которого, похоже, неплохо подвешен язык. К тому же, он чувствовал, что в чем-то пацан и прав. Дело, конечно, не в лошади… Так в чем же?!
– Послушайте, мы же не на прогулку собрались, – неловко улыбаясь, вмешалась Тася. – Мы едем за молоком, для всех наших ребят. Как вы не понимаете?
Конюх тихо выругался, молча запряг лошадь.
Проводил их взглядом, сплюнул.
Погода была хорошая. Настроение тоже скоро наладилось. Борис размахивал длинным прутом, погонял лошадь:
– Но-о, родимая!
– Эй ты, водитель кобылы! – смеялась Тася. – Гони шибче, нужно успеть вернуться до обеда!
– Успеем!
И впрямь – доехали до фермы быстро. Около полудня повернули обратно. Тася то и дело оглядывалась, проверяла – на месте ли молоко. Бидон был крепко привязан ремнями.
Солнце палило нещадно.
– Глянь-ка, – сказала Тася, – вон там, налево – озеро! Или это мираж? Давай искупаемся!
Через пять минут лошадь уже стояла на берегу. А Борис с Тасей в воду – бултых! – удовольствие первый сорт! Потом разлеглись на песке. Тася лежала на спине, прищурив глаза. Солнце лезло сквозь ресницы, вливалось – горячее, ласковое, томящее.
Борис приподнялся на локте, глянул на нее сбоку – ну и что в ней особенного? Да ничего… Круглое лицо, бисеринки пота над верхней губой, тонкая шея, грудь под лифчиком торчит – две смешных маленьких тычинки, и белый шрамчик на животе справа. При виде этого нежного шрамчика у него вдруг сладко заныло в груди. Тася приоткрыла глаза, испуганно перехватила его взгляд. "Зачем он так смотрит? – подумала она. – И почему молчит? Уж лучше бы что-нибудь говорил…"
Она встала, отряхнула с себя песок.
А Борис лежал и глядел на нее снизу вверх. Он не видел ее лица. Там, где было ее лицо – палило солнце. Он глядел туда, где были ее глаза, и не видел их. Ослепительное солнце.
– Не смотри так, – глухо сказала она. И быстро стала одеваться.
Борис криво усмехнулся.
– Мы же можем опоздать, – сказала Тася.
– Ну и что?
– Женька будет ругаться.
– Черт с ним. Злее будет. Мы ему не солдаты.
– Ну, зачем так… Да и не в Женьке дело… Мы же всем ребятам молоко везем.