Смотри, какой закат!
Шрифт:
– По Амиру соскучилась?
– При чем тут Амир?
– А чего же ты покраснела?
– Неправда! Неправда!
Еще какая правда, тоскливо подумал Борис, глядя на ее пылающее лицо.
Он вскочил, подошел к дремлющей лошади, схватил вожжи и закричал:
– Ну-у, мертвая!..
– …крикнул мальчишечка басом! – подхватила Тася и рассмеялась: – Нет, правда, Борька, нам пора.
Они тронулись. Вскоре впереди показались невзрачные домики зерносовхоза.
"16 августа.
Сегодня ночью мне приснилась
Рано утром я вышел во двор, смотрю – Тася уже на кухне. Она меня не видела, а я видел ее через окно – как она растапливает печь, как поет, то есть я не слышал, но видел, как шевелятся ее губы".
– Амир, ты что, дневник пишешь?
– Нет, письмо.
– В тетрадь – письмо?
– А тебе – не все ли равно? Отстань.
"А вчера к нам приехал новый парень – Мишка Зак, с педиатрического факультета. Ехидный такой еврейчик, огрызается на каждое слово. После работы (да и во время работы) много читает. Почти ни с кем не общается. Только Борька сразу с ним сошелся, они все время треплются о поэзии, об искусстве, даже о философии. Мишка, кажется, поумнее, и разбирается во всем этом побольше, чем Борька. Сегодня они с чего-то вдруг разругались, Борька счел себя униженным, что ли. Раскричался как мальчишка. Он просто из себя выходит, когда его щелкают по носу. Пикадор. Мишка ему, конечно, понравился. Но Борька ему завидует. Он вообще многим завидует, хотя в то же время и воображает себя самобытной личностью, непризнанным талантом. Он и мне завидует. Например, тому, что я сильнее его, что боксом занимаюсь. А кто ему мешает? Он даже тому завидует, что я знаю арабский язык. Но я же татарин, меня этому с детства научили. Чему тут завидовать? А он завидует. Тася мне как-то сказала…"
– Кончай строчить, писатель!
– Борька, отстань.
– Пошли в кино.
– А что сегодня?
– Итальянский фильм. "Ночи Кабирии". Пошли, Хемингуэй!
Римские проститутки танцуют мамбу. Потом дерутся.
Кабирия таскает свою подругу за космы, царапает ей лицо. Крики, визг. Гаснет свет. Часть кончилась.
– Ну и фильм! – восторженно произносит Арсенька. – Такие чувихи потрясные…
Мишка Зак морщится, но ничего не говорит. Он уже видел этот фильм. Он все понимает. Его коробят слова Арсеньки. Но спорить – унижаться. И он молчит.
Борис сидит рядом с Тасей.
– Один критик писал, – говорит он, наклоняясь к ней и чувствуя губами ее волосы, – что Кабирия – это Чарли Чаплин в юбке.
– Да? – говорит Тася, слегка отклоняя голову.
…Кабирия – в чужой машине. Рядом со знаменитым киноактером.
– Смотри, какой обаятельный мэн, – бормочет Борис. – Какой сексапильный… правда же?
– Подожди, Боря, – морщится Тася. – Не мешай.
Вдруг с места встает какая-то молодая женщина и, что-то невнятно бормоча,
Борис удивленно смотрит ей вслед.
– В чем дело? – вырывается у него.
– Не понимаю, зачем такую гадость показывают, – злобно говорит женщина.
– Это местная учительница, – шепчет Тася.
Учительница уходит.
– Дура! – хохочет Арсенька. – Ханжа, кикимора!
– Педагогическая комедия! – роняет Мишка.
– Да уж, – поддерживает его Борис. – Вот она, сельская интеллигенция. Интересно, чему она учит детишек…
– Да не мешай ты! – обрывает его Тася. Она жадно смотрит на экран.
Фильм продолжается. Сцена гипнотического сеанса.
Борис случайно взглянул на Амира. В полумраке был виден его горбоносый профиль, сжатые губы. Борису вдруг стало обидно за себя – он понял различие в том, как воспринимают фильм он и Амир. Борис понимал все происходящее на экране, замечал все нюансы актерского и операторского мастерства, но он не смог бы глядеть вот так – зачарованно, с судорожно сжатыми губами… Внутренний голос спасительно шепчет: для меня подобная эмоциональность – пройденный этап… Но все равно – обидно.
Фильм кончился.
Борис и Тася идут по деревенской улице, спотыкаясь о камни и большие комья грязи, наступая в лужи. Черное небо. Море сверкающих звезд.
– В школе проходили астрономию, – сказала Тася. – А я вот не знаю ни одного созвездия, кроме Большой Медведицы…
– И не нужно их знать, – сказал Борис. – Я, к примеру, тоже не помню никаких названий – и смотрю на небо просто как на звездный ковер, короче – просто любуюсь. А если бы знал названия всех созвездий, то невольно глядел бы на небо, как на карту.
– Это точно, – согласилась Тася. – Слишком много знать – тоже плохо. Нужно оставлять для себя хоть какие-то тайны, загадки…
– Ты глянь, какая луна! – сказал Борис. – И деревня ночью сразу похорошела. Крыши блестят под луной, как серебряные. Даже эта лужа – словно озеро. Ночь все украшает. И всех.
Откуда-то издалека послышалась частушка:
– У кого какая баня,У меня – кирпичная.У кого какая баба,Моя симпатичная!..Тася рассмеялась. Борис сказал:
– Надо же – самая современная рифма: баня-баба. Прямо как у Евтушенко…
– Борь, а ты еще пишешь стихи? – спросила Тася.
– Иногда, – и он вдруг смутился. – По настроению.
Они дошли до столовой. Борис пошарил в кармане, достал сигарету. Не было спичек.
– У тебя на кухне спички есть? – спросил он. – Зайдем на минутку… Ну, чего ты? У тебя же есть ключ, я знаю.
Зашли на кухню. Борис закурил. Тася как-то странно смотрела на него. В ее взгляде не было нежности или симпатии – одно любопытство. Какой красавчик, подумала она. Ресницы пышные, как у девушки. А глаза! И ведь умница. Но какой-то… жалкий. Странно – почему?