Смотрю на мир глазами волка
Шрифт:
— Понятно. По ходу, мы просто разминулись с коллегами, — бросил я на стойку купюру и спрыгнул с табурета.
— Как можно?! — воскликнул хозяин забегаловки, отшатнувшись от купюры, как от мины замедленного действия. — Сейчас же заберите обратно! Ребята из наших доблестных органов завсегда угощаются за счет заведения. Разве не знали?
— Захлопни пасть, падаль! — я звезданул по стойке так, что кружки припадочно запрыгали. — Иначе пойдешь париться ко мне в изолятор за свое разбавленное пойло!
Когда мы уселись
— Нет, какой козел! Принять нас за ментов! Сучье вымя!
— Ладно, — я уже успел охолонуть. — Давай заскочим в травматологию. Раз Фигаро «скорая» увезла, может, жив еще.
В городской травматологической клинике на Большакова мне бывать уже приходилось. Сразу пройдя в приемный покой, я в две секунды выяснил у дежурной сестры, что господин Сапешко поступил ночью в тяжелом состоянии с проникающим колотым ранением в грудную клетку. Операция прошла успешно, и за его жизнь уже можно не опасаться.
— Мне бы хотелось самому убедиться, что дело пошло на поправку. В какой он палате?
— Это против инструкций! — категорически отрезала сестра. — Посещать больного можно будет не раньше, чем через неделю.
— Убедительно прошу разрешить краткое свидание. Он мой троюродный брат! — Я просунул в окошечко стодолларовую купюру и отвел взгляд — неприятно было наблюдать отразившуюся на увядающем лице медработника жестокую внутреннюю борьбу. Финал ее являлся предрешенным. Грязно-зеленая банкнота составляла месячную зарплату главврача.
— Только в виде исключения. Как близкому родственнику, — промямлила, густо покраснев, медсестра. — Девятая палата. Халат на вешалке возьмите.
Дав знак Цыпе, чтобы ждал в машине, я отправился на поиски.
Отыскал нужную палату на втором этаже в начале коридора, безвкусно выкрашенного в противненький грязно-желтый цвет. Своей перенаселенностью больничная палата сильно смахивала на камеру следственного изолятора. На двадцати квадратных метрах впритирку размещались восемь железных кроватей. Все больные здесь были явно из категории потерпевших — заплывшие синяками глаза всех оттенков радуги, перевязанные бинтами головы и загипсованные конечности вызвали у меня воспоминание о безобразном побоище из советской кинокомедии «Веселые ребята».
Олег Сапешко лежал у мутного окна и грустно наблюдал слезящимися глазами за клочковатыми дождевыми облаками, оперативно кучковавшимися в черные грозовые тучи.
Заметив меня, как-то виновато улыбнулся и попытался приподняться на своем ложе.
— Не трепыхайся, дорогой. Тебе это вредно, — я чуть нажал на его плечо, возвращая телр на исходную позицию. — Кто это тебя так неаккуратно?
— Тот же самый… Максим Максимович. На улице возле «Полярной звезды» поджидал. Только я успел ему передать маляву с графиком, как получил укол в грудь. В сердце, гад, метил! Наверно,
— Может быть. Хотя, вряд ли. Скорее всего, решил подчистить свой хвост. Избавиться от единственного свидетеля, знавшего его в лицо… Одно непонятно, почему он тебя не добил? Глупо.
— Струхнул он, дешевка! Дело было прямо на тротуаре, а тут как раз выскочила из-за угла машина с мигалкой. Гад, перо выдернул и ноги в руки. Но это не менты оказались, а случайная «скорая». Она меня и подобрала с обочины.
— Кстати, о ментах. Ты им дал наколку на Макса?
— Чтоб я мусорам помогал?! Да ни в жизнь! За кого меня держишь? Показал, что подвергся нападению неизвестного грабителя.
— Ладушки! Не хипишуй! А то вон твои братья по несчастью начали на нас лишнее внимание обращать. Прислушиваться к базару. Лучше вспомни-ка что-то конкретное по Максиму Максимовичу. Детали какие-нибудь, манеру держаться, особые приметы. Сам просекать должен, надо его поскорее разыскать. Слишком много у меня вопросов к нему накопилось!
— Какие детали, боже мой? — осунувшееся лицо Сапешко приняло плаксивое страдальческое выражение. — У меня кумпол вот-вот расколется! Опохмелиться вы, случайно, не захватили?
— Нет, но не переживай. Я капусту принес, что обещал, — вынув из бумажника «лимон», который всегда был при мне на случай непредвиденных расходов, я сунул денежную пачку под подушку этому недобитому алкашу. — Оскал капитализма и рыночных отношений действует даже на больничной территории. Купи медицинского спирта или няню в ларек зашли. Когда я уйду. А сейчас напряги извилины. Уж постарайся! Вот, к примеру, в первый вечер, когда с Максимом Максимовичем познакомились в баре, он по пьяни ничего лишнего не сболтнул? Вспоминай!
— И нечего даже вспоминать! — Сапешко чуть не хныкал. Было ясно, что все его помыслы крутятся вокруг близко замаячившего долгожданного опохмела. — Да и не пил он вовсе. Коктейль «Кровавая Мэри» заказал, да так и не притронулся. Хотя сразу видать, что законченная пьянь.
— Из чего ты это заключил?
— Одеколон пьет. Я с лету учуял. Опустившийся человечишко, хоть и прилично одет — в кожаное пальто.
— Не обязательно, — я разочарованно вздохнул. — Может, язва желудка у него. Одеколон, говорят, помогает.
Сколько я ни бился, ничего путного Фигаро так и не выудил из своей болящей головушки. Пообещав скоро снова навестить, я, наконец, покинул сразу повеселевшего потерпевшего.
В салоне «волжанки» плотно плавали терпкие клубы анаши.
— Как успехи? — распахивая дверцу, встретил меня вопросом Цыпа.
— Никаких. А ты что, дорвался до халявы? Верни-ка портсигар. Всю машину провонял!
— Ты не так понял, Евген! — Цыпа отдал портсигар и запустил мотор. — Просто пытался перебить запах одеколона.