Смуглая леди (сборник)
Шрифт:
будете делать? С кем говорить? Куда вы кинетесь, когда вам станет невмоготу?
– К тебе!
– пылко, тихо и решительно сказал Шекспир.
– Ты мне теперь заменишь всех.
Ты моя последняя и самая крепкая любовь.
Она хотела что-то возразить, но он перебил:
– Послушай, я все обдумал. Спроси у Питера, какого коня я купил, - для него сорок
верст - пустяк, один прогон! У старика глаза разгорелись, когда он на него взглянул.
Она посмотрела на него, словно не понимая.
–
Он не докончил, потому что увидел - она плачет.
– Джен, - сказал он обескураженно, - что это с тобой, а?
Она быстро вытерла глаза и приказала:
– Сядь!
И так как он продолжал стоять, вдруг горестно крикнула:
– Ах, да сядь же ты, пожалуйста! Мне надо тебе сказать!
Он посмотрел на нее, отошел и сел.
– Ну вот, - сказала она как-то тупо.
– Я хотела сказать тебе, что нам надо перестать
встречаться.
И только что она сказала так, как он понял, что именно этого и ждал от нее с самого
начала разговора. И все-таки это было так неожиданно, что он вскрикнул. А она
продолжала:
– Муж знает все. Уж Бог ведает, кто ему сказал и что именно. Ты же знаешь, что от
него не допросишься лишнего слова. Но сегодня, как я только приехала, он сказал: "Милая
Джен, я вызвал тебя и сам уезжаю, чтобы ты могла хорошенько наедине поговорить с
мистером Виллиамом". Я ему сейчас же ответила, что наедине нам с тобой не о чем
говорить, но, наверное, все-таки побледнела, потому что он даже усмехнулся и сказал: "А
ты поговоришь вот о чем: скажешь, что мы его по-прежнему очень любим и ценим, но
останавливаться в другой раз ему у нас не следует, и вообще, раз он уже ушел из театра, пусть сидит в Стратфорде". Я чувствую, что у меня пересекается голос, и говорю: "Джемс, что ты делаешь? Он же крестный отец нашего Виллиама". А он кротко ответил: "Джен, так
будет лучше для всех нас". С этим и уехал.
Она умолкла. Шекспир понимал: это все. Здесь слова на ветер не бросаются. Волк
подумал, решил и отрезал. А Джен не такая, чтоб идти на гибель. Она его любит, конечно, но больше всего она держится за свою честь и тишину в доме. Ну, так значит, все. Не
переставая улыбаться, он наклонился и галантно поцеловал ей руку.
– Ну что ж, - сказал он любезно, - раз вы уж оба так решили - покоряюсь. Хорошо: буду сидеть дома.
– Да жить-то ты с ними как будешь?
– спросила Джен, задумчиво смотря на него.
– Как
тебя там встретят? Вот о чем я думаю все время.
Он выпрямился. Сейчас он уж полностью владел собой. Так его всегда укрепляла
безнадежность.
– Как меня встретит семья?
– спросил он, тщательно выделяя интонации (но
сразу же заметили бы, что он переигрывает).
– Странный вопрос, Джен. В конце концов, это же мои дочери, и моя жена, и мой дом. Я приеду к своей семье и буду разводить розы.
Вот и все.
Она подошла и обняла его.
– Ну, я рада, что ты так это принял. Но помни я тебя люблю и о тебе думаю.
У него сразу же потеплело у глаз (это же беда - до чего он стал плаксив за последнее
время!), но он скрыл это, торопливо поцеловав ее в висок.
– И мне жалко, что мы так расстаемся, - сказал он.
– Но Волк прав, пора кончать.
Случайная женщина и случайная смерть - две родные сестры.
Она возмущенно вскрикнула:
– Это, значит, я - случайная женщина?
Он мирно поцеловал ее опять в щеку, а потом быстро наклонился и стал беспорядочно
целовать ее руки - одну и другую. Это на время скрыло его лицо.
– Не сердись!
– сказал он кротко и беспощадно.
– Но когда человек проживет на свете
пятьдесят лет, с ним обязательно случится однажды что-то такое, что он вдруг поймет: все
встреченные женщины - случайность, а по-настоящему есть у него только одна старая и
некрасивая жена, та самая, которая сидит и, проклиная, терпеливо ждет его всю жизнь.
Вот только в ее кровати он и должен умереть, если хочет кончить по-порядочному.
– А я?
– спросила Джен обескураженно.
– Как же я-то, Виллиам?
Он пожал плечами.
– А ты навеки останешься в моем сердце. Без твоей любви мне было бы очень трудно, я даже не знаю, выдержал ли бы я эти годы. Ты не знаешь, какими они для меня были
тяжелыми. Но ты ведь вот меня не ждала, не проклинала, не отрекалась от меня по сто раз
в день. Ты меня только любила - и все. А любить в жизни - это все-таки, наверно, не самое
главное. Вот и получается, что ты возвращаешься к своему мужу и детям, а я иду к своей
старой злой жене и перезрелой девке - своей дочери, потому что они единственно близкие
мне люди. И оба мы с тобой с этих пор будем жить честно и лежать только в своих
кроватях, ибо, - он криво улыбнулся, - должны же исполниться наконец слова того попа из
соседнего прихода, который обручил меня с Анной.
– Он улыбнулся.
– Этот поп был хоть
куда - пьяница, грубиян, но людей видел насквозь. Он сказал тогда: "Парень, ты женишься
на богатой девке, которая старше тебя на семь лет. И я вижу уже, куда у тебя глядят глаза, -
ты гуляка, парень, и человек легкой жизни, но сейчас ты, кажется, уж налетел порядком, ибо у меня тяжелая рука, и кого я, поп, соединил железными кольцами, того уже не