Снег, газ и стальные трубы

Марченко-Калашников Анатолий

Виталий неожиданно почувствовал какой-то внутренний толчок. Голос девушки на какое-то мгновение пропал, и он не услышал конца фразы. Виталию стало не по себе. Неужели опять нервы? А что удивительного? Им сегодня крепко досталось.

О господи! Будет ли конец этому разговору? Кажется, ребенок в купе успокаивается, можно и лечь спать. А с этой девчонкой как быть? Чего греха таить, девушка очень симпатичная, поэтому он и стал так болтлив, несмотря на крайнюю усталость. Вообще-то с ней все ясно. До него поведение процентов девяноста первокурсниц постепенно стало доходить где-то курсе на четвертом-пятом. Перед таким разговором хорошо

было бы выспаться и иметь в запасе бутылку вина, совсем другое дело получилось бы. Впрочем, как знать.

Проводник выключил в коридоре свет, оставив только две-три лампочки. В полумраке девушка устроилась поудобнее у окна и спросила:

– Вы на Украине впервые?

В принципе на Украине он вообще не бывал, если не считать около десятка городов и станций, где ему пришлось работать с турбинами, и поездки на служебной машине через всю Украину с тремя инженерами из группы теплотехники.

– Да.

– Здесь очень интересно.

Внезапно Виталия повело в сторону. Вагонный коридор, покачавшись, встал вертикально, резко сузился и превратился в какой-то тоннель с нереальным тусклым освещением. Пропало ощущение собственного веса, и Виталию показалось, что он висит в воздухе. Он на секунду закрыл глаза и крепко сжал вагонный поручень. Усилием воли удалось подавить галлюцинации, но голос девушки доносился откуда-то издалека. Черт, нужно лечь.

– Простите, а вам спать не хочется? Четвертый час ночи, – глухо проговорил Виталий.

Он нажал кнопку своих электронных часов, и циферблат слабо засветился. Показал часы девушке.

– Нет, я же сказала, что плохо сплю в дороге.

– А вы попробуйте.

Девушка обиженно пожала плечами. Она скользнула взглядом по его лицу и на секунду, как Виталию показалось, посмотрела ему в глаза.

– Хорошо, я лягу спать. Только вы входите в купе минут через пять. Я хочу переодеться, – сказала она.

– Хорошо.

Акселератка, оказывается, еще и мнительная. Ему бы до своей верхней полки добраться, а ты внизу делай что хочешь: хочешь – переодевайся, хочешь – на голове стой. Только бы лечь на подушку – и все, хоть из пушки стреляй, хоть поезд с железнодорожного полотна под откос сбрасывай. Плохо дело. Опять нервы шалят, с трудом галлюцинации удается сдерживать.

Девушка ушла в купе. Он достал сигарету, закурил и пошел в запрещенный для курения рабочий тамбур. Сонный проводник только проворчал вслед:

– И чего не спят? Скоро утро, а не спят.

– Я тоже удивляюсь, – в тон проводнику сказал Виталий. – И чего не спят?

Докурив сигарету и ругнув еще раз про себя всех попутчиков и попутчиц, а заодно и те тридцать шесть часов, которые отделяли его от Ленинграда, от его неплохо обставленной однокомнатной квартиры, стереоустановки, цветного телевизора последнего поколения и холодильника, полного продуктов, он наконец-то зашел в душное купе.

Девушка спала, а может, и нет, но лежала, завернувшись в простыню, лицом к стене. С соседней верхней полки доносилось мерное посапывание молодого супруга, который спал, сбросив с себя одеяло. На нижней полке в обнимку с ребенком спала его жена. Ей было жарко, и она тоже полностью сбросила даже простыню. В голубом свете ночника неестественно отсвечивали ее длинные ноги и две мертвенно-бледные голые груди. Картина была, конечно, достойной, и не на ночь бы такую смотреть, но да бог с ней, это дело главы семьи. А сейчас – спать, спать, спать.

Виталий

забрался на верхнюю полку, разделся, выключил ночник и положил голову на подушку. Сон наступил почти мгновенно, как будто бы он провалился в яму. Последнее, что пыталось пробиться через пелену сна, – это какая-то мысль о маслосистеме турбины.

Утром его разбудила заступившая на смену проводница. Виталий с трудом разлепил глаза и не сразу понял, чего от него хотят. Проводница спросила:

– Молодой человек, чай пить будете?

Чаю было бы сейчас неплохо, и он уже хотел изъявить желание, но вспомнил об оставшихся двадцати копейках и сказал:

– Нет. Я его не люблю.

Проводница посмотрела на него оценивающим взглядом и ехидно спросила:

– А кофе пьете только специального помола?

– Да. И обязательно с коньяком, и бутерброд с красной икрой, пожалуйста.

Проводница понимающе усмехнулась и ушла. Виталий отвернулся к стене и снова уснул.

Небольшой, блестящий, чем-то хорошо знакомый сегмент на качающейся опоре обтекала какая-то жидкость. Сегмент поддавался ее напору и вибрировал. Звук вибрации был довольно громким и с постоянным периодом. Тук-тук, тук-тук, тук-тук… Тьфу ты, черт, да это же стук вагонных колес. Виталий почувствовал, что проснулся, и открыл глаза. Увидел качающийся потолок купе и криво усмехнулся. Это же надо, а раньше во сне девушек видел. Теперь сон и тот профессиональный: опорный подшипник турбины в сопровождении стука вагонных колес. Хорошо, что ему очередной раз не приснился пожар на компрессорной станции.

Этот сон уже четыре месяца неотступно преследовал его. Сон был страшен в своих подробностях. Его собственный крик «Лева, сюда! Выход здесь!» до сих пор стоит в ушах. По ночам перед глазами жутким, нереальным видением мерещится вид дергающегося в огне Левы, которого он все-таки вытащил, но вытащил поздно. Виталий несколько раз просыпался в холодном поту с непроизвольным громким вскриком, насмерть пугая соседей по гостиничному номеру.

Виталий сладко потянулся и решил, что неплохо было бы умыться.

Он оделся и, схватив полотенце, спустился с верхней полки. Внизу шел неспешный дорожный разговор. Девушка и молодые супруги рассуждали о том, как нужно сдавать сессию. Судя по серьезности, с которой шло обсуждение, и компетентности, которую проявляли обе стороны, супруги ушли тоже не дальше второго-третьего курса.

– Доброе утро, – поздоровался со всеми Виталий.

Девушка, которая, по-видимому, обиделась, что ее вчера так бесцеремонно отправили спать, не ответила. Молодая супруга только заметила, что сейчас уже не утро, а первый час дня. Супруг оценил взглядом, что это слезло с верхней полки, и промолчал.

Бог с ними. Самый лучший попутчик – молчащий, который только в крайнем случае станет рассказывать, что едет с похорон дорогой бабушки или что ехал к любимой женщине, а его мягко попросили выйти вон, или будет показывать фотографии своего многочисленного потомства.

Виталий прошел в туалет и долго, с наслаждением плескался под краном. Потом с полотенцем на шее вышел в тамбур и с удовольствием выкурил сигарету. Однако же появилось одно обстоятельство, которое рисковало испортить так хорошо начавшееся утро, – приступ голода. Чтобы его заглушить, пришлось выпить три стакана воды. Скорее бы уже Ленинград, а то рискуешь умереть от дистрофии в столь не подходящее для этого время.