Снег на Рождество

Брежнев Александр Петрович

— Поняли, мамуль, — вздыхают они с облегчением.

— Авдотья, ты почему всю жизнь одна? — спросит ее кто-нибудь из больных.

Авдотья, с удивлением посмотрев на спросившего, вздохнет:

— Да так вот всю жизнь и одна. Раньше были и у меня две сестры. Только вот одна на родах умерла, а другая под поезд легла.

— От любви?

— Да нет… От переживаний. То война, то голод. Ох, будь она неладна, эта война. Есть было нечего. Вот она мертвого и родила, а потом и сама умерла.

Авдотья, напоив его водичкой, опять внимательно осмотрев его и отметив, что

он лежит в «порядке», радуется. Его насупленность и тоска вмиг исчезают. Доверчивый и очень теплый человек стоит перед ними.

— А ты не землячок мне? — спрашивает она вдруг больного.

— А ты, бабуль, откудова?

— Курская я. А ты?

— А я, мать, смоленский.

— Почти землячок. — Лицо ее засияет, она ласково поправит на нем одеяло и добавит: — Русский ты ведь, наш. Смоленск — это Русь, самая что ни на есть.

И от какой-то только ей понятной радости тихонько улыбнется ему.

— Ну как, Авдотьюшка, порядок? — спросит шофер, занимающийся перевозкой тяжелобольных.

— Ну, а как же, у меня ведь всегда, сынок, порядок, — улыбнется Авдотья и, подбежав к его кабине, попросит: — Ты уж гляди у меня, не растряси его. Он, оказывается, наш, землячок. Понял?

— Ладно, — ответит ей шофер и, включив зажигание, добавит: — Я уж счет твоим землякам потерял, все кругом у тебя земляки и землячки. Ну и мать…

Авдотья же тем временем, заглянув в салон, скажет тяжелобольному:

— Так что, землячок, ты уж не волнуйся. Мой браток тебя отвезет, будешь ехать как по маслу. Он ведь тоже наш, землячок…

И намного полегчает больному от такой теплоты и заботы.

Два брата-близнеца ехали на санях через лес. Вдруг лошадь испугалась, дернулась резко в сторону, сани перевернулись, и оба брата поломали бедренные кости.

Когда я привез их в приемный покой, врачи удивились:

— Ну и братья-близнецы, вы небось не только телом и душой близкие, но и болезнями. Это надо же. У обоих одни и те же бедренные кости сломаны, да мало того, почти на одном и том же месте.

И, похвалив меня за находчивость (когда я приехал забирать их, шин в машине не оказалось, и я прибинтовал к их ногам по пять штакетин), стали готовить их к госпитализации. Один из близнецов вдруг спросил меня:

— Доктор, и долго мы тут проваляемся?

— А в чем дело? — перебил его дежурный врач.

— Да вы понимаете, доктор… Ведь скоро весна… Землю пахать надо.

А второй добавил:

— Агроном как узнает, с ума сойдет.

— Ладно, не хныкать, — успокоил их подошедший травматолог. — Сделаем снимки, потом гипс наложим… К весне заживет…

— И пахать будем?

— И пахать будете, — улыбнулся травматолог. — А пока вот выпейте по таблеточке и поспите. Земля-то ваша спит. Так что и вы поспите.

Прошла весна. Прошло лето. В суете своей работы я позабыл о близнецах. Не встречал и травматолога, который оформлял тогда близнецов.

И вот привожу я в больницу травматологического больного, подаю направление и гляжу — он, тот самый, травматолог. Халат завязан на спине. Короткие усики. Лицо со следами вечного недосыпа.

Осмотрев

больного и приказав медсестре готовить его к госпитализации, он вдруг, не дав мне и рта раскрыть, усадил рядом.

— А ты помнишь тех близнецов? — спросил он и как-то загадочно подпер подбородок кулаком.

— А как же не помнить? Конечно, помню! У обоих бедренные кости на одном и том же уровне повылетали. Небось ребятки уж давным-давно пашут?..

— Один из них, может быть, и пашет. А вот другой, к сожалению, до сих пор у нас лежит.

— Да будет тебе. Ведь прошло десять месяцев… А за это время не один перелом, а десять срастется.

— Да… — вздохнул он. — Не срастается кость у второго близнеца, ну хоть ты убей… То ложный сустав образуется, то смещение, то нагноение. Спицы вставлял, штифт из нержавейки, а консолидация ну не идет, ну хоть ты убей… Это «ну хоть ты убей» он повторил еще несколько раз.

— Все о пахоте спрашивает, — произнес травматолог и, привстав, стал собирать со стола бумаги, видно, для того, чтобы уйти. — А какая может быть пахота? Если… Да вот лучше ты посмотри сам. — Он достал снимок. — Это просто ужас какой-то. Развивается остеомиелит, то есть нагноение всей верхней трети бедренной кости… — и тут же, резко взяв из моих рук снимок, он как бы в оправдание самому себе буркнул: — И помяни мое слово. Все эти ненормальности у него идут из-за того, что он пил… Да, я не шучу. Вот, видно, организм у него и ослаб, сопротивляемость почти на нуле. Тот брат умник был — трезвенник. А этот… Вот тебе и близнецы, душой и телом близкие…

Вызвали в пригород. Болеет парень. Высокая температура. Озноб и сильный кашель. Приезжаю. Парень тридцати пяти лет, весь горит. Тут же осматриваю. Надо срочно везти в больницу, хотя он и отказывается. Приходится разъяснять ему, вдалбливать, что такое двусторонняя пневмония и к чему она приводит. Кое-как уговорил его. Я сидел в комнате, дожидаясь, пока он соберется.

Парень из-за печи выволок деревянный чемодан и, словно к чему-то прислушиваясь, внимательно посмотрел на ржавый замочек и, прошептав: «Слава богу, отогрелись», тихо и очень осторожно сдул с него пыль, протер влажной тряпкой. «При такой температуре недалеко и до бреда…» — так объяснил я себе его странное поведение. А в деревянном чемодане небось лежат все его зимние вещи: я сам посоветовал ему взять теплые вещи, ибо с такой пневмонией он пролежит в больнице около двух месяцев, и за это время уже наступит зима.

— Ну, собрался? — спросил я его.

— Кажись, собрался. — И он рядом с деревянным чемоданом поставил еще один, чуть-чуть поменьше.

— А этот зачем? — спросил я удивленно.

— А как же мне без них? — совершенно серьезно произнес он и прикрыл рот руками: начался озноб, и он не хотел, чтобы я слышал, как стучат его зубы.

— Поторапливайся, — попросил я его и, взяв чемоданы, понес их к машине.

Парень, превозмогая тяжелое дыхание, всю дорогу благодарил меня: «Доктор, большое вам спасибо!..» — и еще что-то наподобие того, что вот, мол, им, чемоданам, тоже будет хорошо.