Снег на Рождество
Шрифт:
Я доставил его в больницу и отправился на свою станцию. Скоро пересменка: мне пора было уже возвращаться.
Темнели улицы. Мелкий осенний дождь, то появляясь, а то пропадая, навевал на душу грусть и этакую вот печаль, что уже никогда, наверное, теперь не будет тепла.
— Ну и погодка… — то и дело вздыхал шофер.
«Осень, — подумал я, — как никакое другое время года давит и на больных, не оставляя им надежды ни на радость, ни на улыбку…»
Перед самым нашим носом нарочито развязно и смело перебежали дорогу две старушки.
Шофер, просигналив им, прокричал
— Ну и бабки. Девятый час! А вам все не спится!
И тут же притих, удивившись, как вдруг багрово-ярко вспыхнули по всей набережной уличные фонари.
— Доктор, а ей-богу, жизнь наша точно бабочка. Порхаешь, порхаешь, а потом раз… и сгораешь, — прошептал он неожиданно и улыбнулся нестрого, шутливо.
Описав круг на площади, наша машина остановилась у подъезда «Скорой». И не успел я выйти из нее, как вдруг мне показалось, что вся «Скорая», начиная от случайных больных и кончая врачами, удивленно смотрит на меня.
— Доктор, а доктор, и что это они на нас вылупились? — в смущении спросил шофер, невесело посматривая то на меня, то на толпу у подъезда. Не обращая особого внимания на собравшийся народ, я пошел навстречу…
Главный врач «Скорой», неизвестно как оказавшийся в столь позднее время, по привычке слегка выпятив нижнюю челюсть, нервным, да каким там нервным, истерическим голосом закричал на меня:
— Вы как прикажете понимать этот ваш очередной ляпсус? А? Почему вы молчите? Я вас спрашиваю или нет?
— Какой ляпсус? У меня сегодня не было никаких ляпсусов. Извините, я не понимаю вас.
Толпа засмеялась, загудела, а кто-то выкрикнул:
— Ничего себе. Хорош гусь.
Главврач, в удивлении уставившись на меня, точно я был действительно гусь, побледнел, нижняя челюсть его еще более выпятилась:
— Тьфу ты, — со злостью сплюнул он и прибавил: — Ну, всяких видел, но такого… Зачем, зачем вы привезли в больницу пчел?
— Каких пчел? — удивленно переспросил я. — Никаких пчел я в больницу не привозил.
— А больной?
— Да, больной… был… с подозрением на двустороннюю пневмонию.
— А два чемодана?
— И два чемодана было… с теплыми вещами… Сами подумайте… с таким диагнозом он, может быть, два месяца проваляется. Скоро холода. Ему потребуются теплые вещи. А где он их возьмет, если человек один живет? Вот я и разрешил ему взять их с собой.
Главврач, сняв шляпу, вытер платком лоб.
— Там не было никакой теплой одежды, санитарка открыла чемодан, а оттуда два роя пчел. Страшно представить! Они разлетелись по всей больнице. Попробуй теперь собери их… Больные, медперсонал попрятались. И все из-за этих твоих чертовых пчел. А больному твоему хоть кол на голове теши: извините, я из деревни, то да се, пчел не с кем оставить… Мед все любят, а пчел не любят… Имейте в виду, это произошло из-за вас.
Мало того, что мне объявили выговор, так почти все меня стали бояться. Точнее, не меня, а вещей, которые я порой привозил с больными. Отпрянув от какой-нибудь огромной сумки, дежурные врачи приемных отделений опасливо спрашивали:
— Ты проверял?
— Проверял, проверял, — обижался я на них, считая и тогда, да
Маляры красили крышу. Один, не удержавшись на коньке крыши, упал с дома и повредил позвоночник. Пока дожидались «Скорую», кто-то побежал к бабке, которая все знает. Прибежала бабка, внимательно осмотрела ослабшего и хрипевшего от невыносимой боли маляра, а потом приказала положить больного на совхозные ворота. Эти ворота уже несколько лет мало кого интересовали, так как были ветхие, школьниками испещренные и у столбика держались всего лишь на одной петельке.
Но ворота не убирались: то ли председателю их было жалко (их поставили на первом году его правления и, безусловно, они напоминали ему о многом), то ли берегли до будущих времен, когда по самому что ни на есть наисовременнейшему плану намеревались сделать полное обновление совхозной усадьбы.
Лежит теперь на этих воротах маляр, задыхается от боли.
— Что еще можно сделать? — спрашивали бабку собравшиеся.
— А ничего… — буркнула она. — Теперь он не умрет, его ворота спасут.
Когда я приехал, то почесал затылок.
— Ну как? — спросила меня бабка и кивнула на ворота.
— Все правильно, — похвалил я ее. И, сделав обезболивающие уколы, осторожно, с помощью совхозных мужичков, отколол лишние доски от ворот. А маляра на воротах загрузил в машину.
— Давно такого не видали, — фыркнул на меня местный кандидат наук. — Живой человек, а вы его на досках везете, — и начал мне читать нотацию, что, мол, на «скорых» машинах есть носилки и всякая прочая современнейшая техника, которую он видел по телевизору. С трудом я разъяснил ему, что при всех травмах позвоночника необходима полнейшая иммобилизация и больной обязательно должен лежать на жесткой плоскости, и в данном случае совхозные ворота являются наилучшим ее вариантом.
Так на совхозных воротах я и привез маляра в больницу. Врачи, оценив обстановку, решили маляра не тревожить и госпитализировать его вместе с воротами, а точнее, на воротах, к удивлению некоторых стационарных больных, родственников маляра и даже некоторых сотрудников. И маляра вместе с воротами положили у палатных дверей.
Конечно, не только ворота спасли маляра от неминуемой было инвалидности, а старания врачей, гипсовый корсет, скелетное вытяжение и прочие медицинские манипуляции, характерные для таких вот тяжелых травм позвоночника. Но разве людей переубедишь? И до сих пор очень часто можно слышать в нашем городе такой разговор.
— Маляра одного, он уже было умирал… В лепешку разбился… Положила, значит, бабка на ворота… И чудеса… за каких-то пару деньков он ожил…
— Что ты говоришь?
— Ну вот тебе… разве буду я тебе врать…
— А ворота новые были?
— Да какие там новые? Ногой пихнешь, рассыплются…
— А что же врачи?..
— А что врачи… Они, может быть, и рады были бы чем подсобить. Да вот бабка воротами им нос и утерла…
— Ой, а может, и мне на каких-нибудь воротах полежать? А то голова порой так болит, ну просто сам не свой…