Снег
Шрифт:
Полковник Осборн кивнул, двинув нижней челюстью вбок, словно что-то жевал.
– Насколько я понимаю, новость же может и не пройти проверку. Чем меньше сведений об этом просочится наружу, тем глубже будет моё удовлетворение.
– Да. Возможно, вам повезёт.
– Повезёт?
– Может, этот факт вообще не попадёт в газеты. В том смысле, что обстоятельства могут… скажем так, замести под ковёр. В этом нет ничего сверхъестественного.
Полковник не уловил иронии последнего замечания. Замалчивание скандалов было не столько чем-то сверхъестественным, сколько нормальным положением вещей. Он снова глядел на труп.
– Жуткое дело, однако. Одному богу
Он ещё раз искоса взглянул на детектива тем же вопросительным взглядом.
– Страффорд, – сказал он. – Забавно, я-то думал, что знаю все семьи в этих краях.
Он, конечно же, имел в виду все протестантские семьи, как прекрасно понимал Страффорд. Протестанты составляли пять процентов населения ещё относительно молодой республики, и из этого числа лишь небольшая часть – «лошадиные протестанты», как их насмешливо прозвали ирландцы-католики, – до сих пор умудрялась цепляться за свои поместья и жить более или менее так же, как жили до обретения независимости. Поэтому едва ли удивительно, что все они либо были знакомы друг с другом, либо, по крайней мере, знали друг о друге через сложную сеть родственников, свойственников, соседей, а также целый легион давних врагов.
Однако в случае со Страффордом полковник Осборн очевидным образом оказался в тупике. Позабавленный этим, детектив решил смягчиться – какое это имело значение?
– Розли, – сообщил он, как будто это был некий пароль – впрочем, по некотором размышлении, так оно и выходило. – Неподалёку от Банклоди, в той стороне графства.
– Ах да, – припомнил полковник, нахмурив брови. – Розли-хаус? Да, кажется, бывал я там однажды, на свадьбе или на чём-то в этом роде, много лет назад. Это ваше…
– Да. Моя семья живёт там до сих пор. То есть мой отец. Моя мать умерла молодой, а я был единственным ребёнком.
Единственным ребёнком. Эта фраза всегда звучала странно для его ушей – ушей взрослого человека.
– Да-да, – промычал полковник Осборн, рассеянно кивая. Рассказ детектива он слушал только краем уха. – Да, в самом деле.
Страффорд видел, что его происхождение не впечатлило этого человека: в приходе Розли не водилось собственных Осборнов, а там, где не было Осборнов, не могло быть ничего особенно интересного для полковника. Страффорд представил, как посмеивается его отец. Старика втайне забавляли притязания его единоверцев и изощрённые ритуалы, свидетельствующие о классовых привилегиях, вернее, воображаемых классовых привилегиях, которыми они жили или стремились жить в эти смутные времена.
Размышляя об этом, инспектор ещё раз поразился странности этого убийства. Как могло случиться, что католический священник, «друг семьи», лежит теперь замертво в луже собственной крови на полу Баллигласс-хауса, наследственной резиденции Осборнов из древнего баронства Скарауэлш, что в графстве Уэксфорд? Что, собственно, и сказали бы соседи.
Издали донёсся стук в парадную дверь.
– Наверно, это Дженкинс, – сказал Страффорд. – Сержант сыскной полиции Дженкинс, мой заместитель. Мне сообщили, что он уже в пути.
2
Первая черта, которая бросалась в глаза во внешности Дженкинса, – это его плоская голова. Выглядела она так, будто её верхушку срезали начисто, словно тупой конец варёного яйца. Как так вышло, задавались вопросом люди, что в таком тесном черепе вообще нашлось место для мозга хоть какого-то размера? Сержант пытался скрыть это уродство, смазывая волосы бриолином и взбивая их в своего рода начёс на макушке, но этим никого провести не мог. С его слов получалось, будто
Это был молодой человек лет двадцати с лишним, серьёзный в манере держать себя и преданный своей работе. Также он был довольно умён, но не столь умён, насколько себя полагал, как частенько доводилось отметить Страффорду не без определённой доли сочувствия. Когда ему говорили что-то, чего Дженкинс не понимал, он умолкал и настороженно замирал, как лисица, чующая приближающихся охотников. Он не пользовался популярностью в органах, и этого хватало, чтобы понравиться Страффорду. Оба были белыми воронами в коллективе, и если инспектора это не тяготило, или, по крайней мере, тяготило не столь сильно, то Дженкинс не переносил одиночества.
Когда люди – это их отчего-то забавляло – поддразнивали Дженкинса тем, что ему-де нужно завести подругу, он хмурился, а его лоб наливался краской. Положение усугубляло ещё и то, что его звали Амброз – уже ничего хорошего, но не так плохо, как то, что все, кроме него самого, знали его как Амби. Трудно казаться влиятельным человеком, грустно признал Страффорд, когда твой череп плоский, как перевёрнутая тарелка, а тебя самого зовут Амби Дженкинс.
Он приехал на патрульной машине, которая развернулась на подъездной дорожке и укатила как раз в тот момент, когда в чёрном фургоне прибыла группа судмедэкспертизы из трёх человек. Они поприветствовали его и вчетвером поднялись по ступенькам, выдыхая клубы пара.
Страффорд и Дженкинс поприветствовали друг друга. Ранее им уже доводилось работать вместе. Страффорду нравился молодой человек, но в ответ на свою симпатию он получал лишь долю сдержанного уважения. Он предполагал, что сержант имеет на него зуб из-за его религиозной принадлежности – впрочем, как и большая часть работников полиции. Офицер Гарды протестантского вероисповедания – это даже звучало как-то неправильно.
В состав бригады судмедэкспертизы входили фотограф Хендрикс, коренастый молодой человек в очках в роговой оправе, Уиллоуби, эксперт по отпечаткам пальцев и записной пьяница, а также их начальник, заядлый курильщик Гарри Холл.
С этими тремя Страффорду тоже доводилось ранее пересекаться по работе. Он дал им прозвище «Три балбеса» [3] .
Они стояли в коридоре, выложенном плиткой, отряхивали снег с ботинок и отогревали руки. Гарри Холл с прилипшим к нижней губе окурком, из которого на целый дюйм торчала изогнутая головка пепла, окинул взглядом рога и почерневшие портреты на стенах и рассмеялся хриплым смехом курильщика.
– Господи Иисусе Христе, вы только взгляните на это место! – просипел он. – Того и гляди к нам выйдет сам Пуваро! – Фамилию своего знаменитого коллеги он произнёс со вставным «в», так что вышло похоже на «поворот».
3
«Три балбеса» (Three Stooges) – трио американских артистов водевиля, а также комедийных актёров, период активности которых пришёлся на 1922—1970-е годы. Известны по своим ролям в короткометражных фильмах, которые регулярно транслировались на телевидении с 1958 года. Их отличительной чертой были юмористический фарс и буффонада.