Снежная Королева
Шрифт:
— Шагай, ведьма, — раздался гневный окрик Готлиба, а потом шаги стихли.
Ребенок заплакал громче, но Юлинна не могла заставить себя подняться. Она ничего не могла, ничего. Даже без слез проводить ту, которая когда-то давно спасла ее, подарив жизнь не только ей, но и ее матери, не могла. И только ладонь жег кругляш. Осторожно повернув руку, она смотрела на серебряный Трефот, с пылающим внутри красным камешком. Казалось, он подмигивает девушке своим теплым огоньком, будто успокаивая. На обратной стороне была вырезана руна «Отал», а значит, амулет был защитным. Варна хотела напоследок
… Жаркое пламя жадно лизало сухой хворост под ногами, причиняя нестерпимую боль. Шестеро мужчин стояли неподалеку, и лишь один из них испытывал небывалый азарт, смотря на муки женщины. Он с торжеством смотрел на осунувшееся и избитое лицо привязанной жертвы. Варна подняла голову, словно хотела рассмотреть что-то в черноте небес, где сейчас не было даже звезд. Они будто померкли, ожидая, когда пламя костра, на котором сожгут ведьму, вспыхнет до самого неба. И только одна мысль жгла ее душу — это место! Они посмели осквернить священное место, где все ведьмы ее рода приносили дары великой Сиф.[1]
Готлиб сделал шаг вперед.
— Признайся хоть перед ликом Смерти, ведьма. Как снять проклятие с моей жены? — громко проговорил он, смачно сплевывая на землю, будто находиться и дышать с ней одним воздухом, ему было противно.
Он с наслаждением смотрел, как она корчится от боли, но к его разочарованию, ни стона не сорвалось с ее плотно сомкнутых губ. Только снисходительная улыбка была на них. И сколько он ее ни пытал, жалость из некогда прекрасных зеленых глаз не исчезала.
— Ты сам проклял себя и ее, Готлиб, — прошептала Варна, чувствуя, как кожа горит, причиняя дикую боль. — Нет способа снять проклятие черной ведьмы, сделанного на крови. А с моей смертью оно лишь станет сильнее. Ты сам обрек жену на смерть!
— Ты лжешь! — в бешенстве выкрикнул Готлиб, кидая свой факел в костер.
— Решил добавить еще огня для верности, — расхохоталась ведьма, а потом посмотрела ему прямо в глаза. Она никогда не могла предвидеть будущее, но сейчас угасающий Дар требовал выхода. — Услышь мое последнее слово, Готлиб, сын Ульва. Избавься от ненависти и моли прощение богов, ибо родится из семени твоего гнилого порченый плод, что станет изживать со света дитя твое и потомков твоих.
— Что-о??? Да будь ты проклята, ведьма!!! Ты смеешь говорить подобное, стоя на костре? Я жизнь положу, но найду твое ведьминское отродье и уничтожу ее. Я сделаю с ней тоже самое, что и с тобой!
— Она уже наказана. И не тебе наказывать ее больше, — с трудом прохрипела Варна, чувствуя, что волосы начали заниматься огнем. Боль стала практически нестерпимой, но она все же договорила, — а спасет… всех… лю…бовь….
— Любовь?!!! Да ты спятила, ведьма! — расхохотался Готлиб, с ненавистью смотря на Варну, которая с легкой улыбкой на губах смотрела куда-то вдаль, в темноту леса.
— Любовь… Хани, — прошелестел голос Варны, а изумрудные глаза с надеждой посмотрели в небеса, занимающиеся багряным восходом. Где-то там, в небесных чертогах, в прекрасном Асгарде[2], живет золотоволосая Сиф, ее покровительница. — О, Великая Сиф… прими… мою последнюю жертву….
Кожа
Палачи разом отшатнулись, а на том месте, где была сожжена ведьма, резко угасло пламя. Они ожидали, что на этом месте останутся обгоревшие останки, но под ногами лишь хрустели почерневшие головешки от поленьев. Огромный кряжистый дуб, который веками рос на этом священном для ведьм месте, остался стоять почерневшим исполином, а прежде зеленая трава вокруг пожухла и окрасилась в багрово-алый цвет.
— Род ведьм канул в Лету, — торжественно произнес Готлиб, но ответом ему была мрачная, давящая на уши, тишина. Мужчины стояли, молча глядя на место казни.
— Надеюсь, теперь ты успокоишься, — из темноты выступил мощный силуэт мужчины. Его лицо было перечерчено шрамами, напоминавшими о войнах, что он прошел. Он остановился напротив кучки палачей, которые взирали на него с обреченностью.
— Дагрун, брат, — Готлиб шагнул в его сторону, намереваясь обнять, но его остановил брошенный в ответ презрительный взгляд, — ты пришел.
— Твоя жена отмщена, брат? — равнодушным тоном спросил Дагрун, кивая на засохший дуб, — теперь ты спокоен?
— Пока жива эта змея, которую ты имел неосторожность назвать своей женой? — недобро усмехнулся Готлиб. — Нет, брат, я не успокоюсь, пока не найду ее.
— Усмири свою ненависть, Готлиб, — ровно произнес Дагрун, осаживая брата, — ты слышал, что сказала Варна. Йоханна — моя жена, и наказывать ее буду я, а ты не посмеешь подойти к ней, иначе будешь иметь дело со мной…
— Что? Ты… ты тоже предал меня, — Готлиб с ненавистью смотрел на брата, — значит, ты мне тоже не брат. А если встанешь на пути, пощады не жди.
— Я услышал тебя, Готлиб, — равнодушно проронил Дагрун, скрываясь во тьме ночи.
Постепенно поляна опустела, свет луны мягко серебрил обгоревшую кору исполинского дуба, словно хотел залечить его раны. Из леса пошатываясь и спотыкаясь, вышла рыжеволосая девушка в темном плаще. Осторожно осмотревшись, она откинула с головы капюшон, на мгновение застыв перед местом казни. Сейчас ничего в ее облике не напоминало ту юную, беззаботную ведьмочку с волосами цвета солнца. Сейчас это была древняя старуха с блекло-серыми глазами. Тьма, у которой она искала помощи, сама отказалась от нее, забрав красоту и молодость, а новорожденный сын отобрал и последнюю искру дара богов. Она сделала несколько шагов и упала на колени. Пальцы зарылись в теплую землю.
— Мама… мамочка, прости меня, — прошептала она, сжимая в ладонях теплую землю с еще горячими угольками, — что же я наделала… прости…
Слезы медленно катились по ее щекам. Она ничего не могла сделать и сама все разрушила. Все разрушила, пустив в свое сердце ненависть и зависть.
Любовь… любовь… всех спасет любовь…
Ветерок шептал несколько слов, что произнесла ее мать перед смертью, пробегая шаловливо по ее волосам, будто рука матери касалась их.
Всех спасет любовь….