Снова в школу
Шрифт:
Я думаю о той сцене из "Клуба Завтрак", где спортсмен Энди рассказывает об унижении, которое, должно быть, испытал ребенок, чьи ягодицы он заклеил скотчем. Я думаю о Кэлли, о заботе и привязанности, которые она испытывает к своим ученикам, о том, как известие об этом раздавит частичку нее.
И я думаю о Симоне, простой девушке, пытающейся разобраться в себе, об изоляции, и о смущении, и о той долбаной боли, которую она будет чувствовать. Потому что дети знают, когда вы смеетесь над ними, даже если они этого не видят.
— Зачем ты это сделала?
Нэнси пожимает плечами.
— Не знаю.
Я верю ей — и это ужасно, что она могла причинить такую жестокость кому-то другому без какой-либо реальной причины.
Ее губы кривятся.
— Симона ненормальная — Вы ее видели? Она слишком старается привлечь к себе внимание, чтобы ее заметили. Итак, мы дали ей то, что она хотела. Мы заметили ее.
— Это гениально! — кричит кто-то сзади, я даже не знаю, кто кричит.
Дэвид Берк не смеется, но он единственный. Даже Ди Джей присоединяется к вечеринке — они усмехаются и хихикают — комната, полная безжалостных маленьких монстров.
Я стучу кулаком по столу.
— Достаточно!
Болтовня быстро обрывается, когда они видят, что я зол, когда они понимают, что это, бл*дь, не нормально для меня. Они сидят с широко раскрытыми глазами и молчат.
— Я никогда не был так разочарован в вас, как сейчас. — Я качаю головой. — Во всех вас.
Они должны быть лучше нас. Более восприимчивыми, более открытыми, более понимающими — "зеленое" поколение, руки которого тянутся к миру и любви, которое всегда побеждает. У них больше преимуществ, больше ресурсов, чем у любого из тех, кто был до них, и они все еще вкладывают так много энергии в то, чтобы разорвать друг друга в клочья.
Иногда это кажется бессмысленным — как будто мы пытаемся удержать плотину, которая рушится под нашими пальцами. Потому что дети есть дети — независимо от века. Они всегда будут такими. Слишком молоды, чтобы знать, что важно, что имеет значение и как быстро все происходит. Слишком молоды, чтобы не быть эгоистичными и глупыми, а иногда просто откровенно подлыми. Они не прожили достаточно долго, чтобы знать, как быть кем-то другим.
Но это не значит, что я перестану пытаться. Пытаться сделать их лучше — все, чем, как я знаю, они могли бы быть. Любыми необходимыми средствами.
Итак, я опускаю молоток.
— Исследовательская работа.
И они стонут.
— Тема — "Пропаганда и другие группы в преддверии Второй мировой войны". Пять страниц — минимум.
— Отличная, твою мать, работа, Нэнси. — Дуган, одетый во фланель, длинноволосый член толпы фигуристов, бросает в нее скомканный листок бумаги.
— Прекрати, — говорю я ему.
Тогда я повышаю ставку.
— И я хочу, чтобы вы написали это от руки.
Рука Скайлар Мэйберри взлетает, как ракета.
— Я не понимаю. Что это значит?
Я
— Я хочу, чтобы вы написали… исследовательскую работу… от руки.
Она косится на меня.
— Почему?
— Потому что я хочу, чтобы вы действительно подумали о том, что пишите. Слова и идеи, которые вы записываете.
Следующей поднимается рука Дэвида Берка.
— В моей начальной школе письму не учили.
— В моей тоже, — присоединяется Брэд Рифер.
— Вы можете писать печатными буквами. — Я указываю на них. — И используйте штрих или карандаш. Если вы отдадите мне задание, заполненное каракулями, я верну его и заставлю вас написать десять страниц.
Они снова стонут в агонии.
И это музыка для моих ушей. Рост болезненен, перемены трудны. Так что, если они недовольны — это значит, что я правильно делаю свою работу.
~ ~ ~
В воскресенье мы с Кэлли вместе идем в продуктовый магазин — потому что даже такая скучная вещь, как покупка продуктов, лучше, если я смогу смотреть на задницу Кэлли, делая это.
— Свиные шкварки? — спрашиваю я, когда она кладет массивный мешок в тележку.
— Мой папа их обожает. Мы с Коллин постоянно прятали их, иначе он ел бы их, пока у него не лопнул бы живот.
Сегодня она выглядит особенно сексуально, с волосами, собранными в высокий хвост, с легким розовым блеском на губах, в облегающих черных джинсах и ярко-синем свитере, который подчеркивает ее кремовую кожу и идеально облегает ее круглые сиськи.
Я подхожу к ней сзади, когда она наклоняется над тележкой, и потираю мой постоянно твердеющий член о ее задницу.
— У меня есть немного свинины для твоей шкварки прямо здесь, детка.
И я только наполовину шучу.
Она поворачивается, ее лицо морщится, и она отталкивает меня.
— Фу, ты отвратителен.
Я хватаю ее за бедра и прижимаю к себе.
— Ты же знаешь, что тебе это нравится.
Она смотрит на меня, прикусив нижнюю губу.
— Да, может быть.
Она протягивает руку и чмокает меня в губы — и я чувствую вкус обещания большего. Если мы когда-нибудь закончим, бл*дь, ходить за продуктами.
Я подхожу к задней части тележки, чтобы мы могли продолжить, и чуть не врезаюсь в другую тележку.
Тележку, которую толкает Тара Бенедикт.
Тара переводит взгляд с меня на нее и обратно.
— Привет, Гарретт. И… Кэлли… привет…
— Привет, Тара.
— Тара, привет. Как у тебя дела? — Кэлли улыбается.
И поскольку Тара классная, в этом есть только намек на неловкость.
— Хорошо. Я слышала, ты вернулась в город. Добро пожаловать домой.
Темноволосый маленький мальчик подходит к ней сзади, Джошуа, держа за руку светловолосого парня в очках.