Сны Черного Короля
Шрифт:
– Добрый день! Известная канадская фирма имеет честь предложить…
Я не дослушал: плюнул и отправился в комнату. Обратно – к себе на диван…
Собственных проблем и забот было ой, ой и еще пару раз «ой» сколько.
Происходящее со мной, ну например, во все последние дни. Допустим (хм, допустим), оно не было мистикой. Предположим, не являлось вымыслом расстроенного сознания, бредом или иллюзорной игрой. Представим, что имело границы и все законы реального. Следовательно, планомерно откуда-то двигалось и, следовательно, стремилось куда-то попасть… Но тогда ведь, черт бы, дьявол его побери,
«Присвоить чужую рукопись, пускай и способную принести гонорар?».
Вздор! Даже мне – человеку, имеющему о подобных делах самое поверхностное представление – и то было известно пару-тройку нехитрых приемов, когда настоящий автор не только ни о чем не догадывается, но и, что-то туманно подозревая, не может ничего доказать. Например… Посулить той же Алёнке энное количество отступных. Она бы сама, чего говорить, с радостью согласилась, лишь бы не соваться в этот содом. Альтернатива – печататься так, внаглянку. А поднимется шум, поместить в газетах и журналах одну большую статью, гневно бичующую бесстыдство и падонкизм нынешнего молодого да раннего плагиаторского поколения.
А после замутить еще и книжонку, раскрывающую данную тему.
Но они почему-то избрали иной, более рискованный путь.
Ради чего? Чем им помешала Алёна, раз они дерзнули на похищение (или что они сделали с ней)?
Я не был, конечно, уверен в правильности всех шедших на ум догадок, но имел достаточно острое ощущение, что рукопись здесь не при чем. Вернее, не при чем то, что получилось на выходе.
Впрочем, все это только догадки. Начисто к тому же лишенные основания и которые я никак не мог ни с кем из них увязать.
Вот если кто и был способен чем-то помочь: восполнить данный информационный пробел, – так это, пожалуй, Антон Власоглав. Однако и он: именно был. Увы, как ни прискорбно, но от известного питерского журналиста остался лишь маленький бессмысленный бумажный клочок.
Напомнив сам себе о записке, достал ее, развернул. «Бескишечники всегда появляются из шерсти огромной черной собаки»… Выше моего понимания! Несмотря даже на то, что я да – действительно старался понять.
И тем не менее… Все признаки убеждали. Разрабатывать следовало именно «власоглавовское» направление, а помочь в этой разработке мог именно Хлестаков. Человек, вращающийся в литературном кругу, – ну не мог он не слышать о столь колоритной фигуре!
Наметил, что позвоню Олегу.
Но прежде решил осуществить одно из желаний, которым, честно признаюсь, томился давно. Еще с самой первой минуты моего здесь пребывания. Подойдя к шкафу, я осторожно отворил створку и выдвинул первый ящик…
Ничего необычного… Вообще. На полках лежали майки, рубашки, трусы, носовые платки, полотенца; на вешалках висели костюмы, плащи и куртки; в серванте стояли тарелки, блюдца, рюмки, бокалы, чашки и чайники; на книжных полках пылились тетради и книги; в корзине с грязным бельем валялось грязное белье.
Шок, если так можно назвать мною почувствованное, пришел значительно позже. Когда, досыта наискавшись, я перебрался опять на диван, где начал разглядывать прихваченный из любопытства альбом с фотографиями.
С его десятой страницы на меня смотрела
Впрочем, шок был вызван не этим. В лице будущего профессора не наблюдалось и тени шокирующего. Шок – был вызван другим.
Вглядевшись в эти глаза, я наконец вспомнил. Прошла какая-то вспышка. Какая-то молния словно распорола зигзагообразной стрелой темное небо, и… «по сути, докапываясь до истины, мы всегда открываем нечто известное, просто не находившееся до времени в поле нашего зрения». Это был он! Олежка Хлестаков! Приятель по институту, с которым шесть долгих лет мы…
Господи – кажется, я здорово шандарахнулся головой, раз умудрился не узнать Олега! Причем какой-то внутренний голос подсказывал, что шандарахнулся я уже после того, как принял решение (наверное, принял решение) поехать к Олегу. Другого, к кому я мог обратиться, случись какая беда, у меня просто не было.
Нет, не то чтобы мы были очень дружны. Я, например, никогда не общался с ним вне стен института; нас не связывали общие, не касающиеся будущей специальности интересы, да и в институте все контакты носили скорее профессиональный характер. Олег был человек необщительный. Он охотно мог объяснить, чем эпифора отличается от анафоры, помочь с редзаключением на какое-либо произведение, порекомендовать тот или иной заголовок. Но пригласи его после занятий что-то обмыть или просто по-дружески вспрыснуть, неизбежно следовал отказ. Олег будто чуждался нашей компании. Вечно его ждала какая-то работа, дела. Одно, другое, третье. Возможно, с нами он просто скучал: не зря все уже с первого курса называли его «профессором». А возможно, памятуя о наших шуточках, связанных с фамилией Хлестаков, стеснялся. Не знаю.
Тем не менее Олег нравился мне всегда.
Было что-то такое – то ли в его лице, то ли в характере – что действовало на меня самым положительным образом. Скажу еще раз, между нами не было дружбы – мы больше приятельствовали. Но несмотря на это я его очень ценил.
И главное, для чего, собственно, было сделано отступление, – за Олегом водилась такая черта, благодаря которой нисколько не удивляло, что после стольких лет, прошедших с нашей последней институтской встречи (позже были, да и то нечасто, только звонки), я мог поехать к нему. Олег никогда не отказывал. Мало того, любая просьба, какой бы странной та ни казалась, выполнялась им сразу и без лишних вопросов. «Сделаем, если надо». А кому это надо или зачем – дело второстепенное. Словно он удовольствие находил, когда помогал. Я так сначала, если честно, и думал. Не мог по-другому. Способен ли человек выручать всякий раз, не ожидая хотя бы маленькой, крошечной, чисто символической компенсации? Или виноват, может, в чем? Не помог кому-то из близких в беде и теперь так замаливает грехи… Впрочем, время текло – и к окончанию института я все же смирился. «Черт его знает! Может, и впрямь – удовольствие».