Сны и Реальность Саймона Рейли
Шрифт:
Люди вокруг шумели и маячили, их голоса сливались в один большой звуковой поток, в котором невозможно было ничего разобрать. Томительные часы ожидания ползли, словно улитка. Становилось страшно от неизвестности, а еще мучило то чувство, когда ничего не можешь делать, и нужно только ждать... Охранник пилил меня своим пристальным строгим взглядом, и я боялся подняться со стула. Казалось, еще немного — и я точно приросту к месту, пущу корни и стану большим фикусом, которому выделят отдельный красивый горшок и будут бережно поливать. Поглядывание на огромные белые часы, висящие на облупленной стене, не спасало ситуацию. Стрелки ползли медленно, почти стояли. Складывалось
Мысль о том, что из этого длинного коридора никто не выйдет и не скажет ничего про маму, что мне придется сидеть на этом стуле еще и ночью, а может быть, и следующий день, и вообще — целую вечность, очень пугала. Сознание медленно погружалось в раздумья... Может, они никогда и не вспомнят, что я здесь сижу? Хотелось, чтобы мама сама вышла в холл, подошла ко мне и сказала, что все хорошо, и чтобы мы ушли. Эти люди, стоящие в очереди, такие чужие! Никто не подойдет, не обнимет, не скажет, что все хорошо, не заберет к себе, пока мама болеет. Вот она очнется, сообщит врачам, что сын нужен ей, и меня позовут. Ее вылечат, и мы поедем домой. Только нужно дождаться... Голова ударилась о подоконник, я очнулся.
Ко мне подошла низкорослая немолодая медсестра, у которой была короткая стрижка на кудрявых рыжих волосах. За окном начинало темнеть.
— Мальчик, а что ты здесь делаешь? — спросила она спокойным и теплым, словно мамин морс, голосом. — Ты уже довольно долго здесь сидишь.
— Жду, — ответил я, вздохнув. Было ужасно грустно от сложившейся ситуации, а еще страшно, что вокруг столько незнакомых людей.
— Может, тебе домой пойти?
Я помотал головой, хотелось заплакать. Но я не позволил себе этого, я же мужчина, а мужчины не плачут. Кто-то точно мне это говорил. Только кто? Да и вообще, никто про меня не забудет, мама скажет, что я ее сын, позовет к себе.
— Кого ты ждешь? — мягко спросила медсестра, присаживаясь на соседний стул.
— Маму, Фолию Рейли, — тихо сказал я, не поднимая глаз и разглядывая свои ногти.
Она догадалась, что сижу я здесь очень долго, почти целый день:
— Хочешь, я принесу тебе что-нибудь поесть?
Я повернулся к ней, пытаясь сделать так, чтобы выражение лица было недружелюбное: мама говорила, что нельзя принимать угощение от чужих людей, потому что никому в этом мире нельзя доверять, если ты этого человека совсем не знаешь. Вдруг он тебя отравить хочет?
Но выражение не вызвало у медсестры должного эффекта, да и враждебность в моём взгляде смешалась с невербальной просьбой, ибо голод я все же чувствовал, а в животе предательски урчало. Есть хотелось сильно, но не мог же я так просто сдаться и согласиться?
— У меня в шкафчике есть два бутерброда с колбасой и сыром, — сказала медсестра, вставая.
Может, зря изображаю недоверие? Она же работает в больнице, а значит, не собирается делать ничего плохого. Странно, но эта женщина излучала доброту, словно была кусочком солнечного лучика, «кудрявым рыжиком», спустившимся ко мне в этот ужасный день. Стоит ли отказываться от такой помощи?
— Если вы правда хотите поделиться... — начал я, смотря на нее снизу вверх, невольно сглотнув, представляя, какая вкусная, должно быть, колбаса в бутерброде.
— Жди здесь, сейчас я приду, — сказала она, затем, улыбнувшись растворилась в длинном коридоре. А я остался ждать, голод напоминал о себе
Прошло полчаса, я уж подумал, что медсестра обо мне забыла. Ну, это и не удивительно. У нее же пациенты, им нужна помощь. Холл потихоньку пустел вслед за сгущающимися сумерками, но охранник не желал покидать свою позицию, намереваясь, когда закончатся часы посещения больных, выставить меня. А я ведь даже не знал, в какой части города нахожусь.
Мы редко покидали наш микрорайон, только если выбирались с мамиными друзьями на городские праздники или чьи-то дни рождения. Обычно всё заканчивалось тем, что шумная компания шла в любимое кафе, где меня, с сопливым ребенком друзей мамы, сдавали в детскую комнату. Ребенок был гораздо младше, и мне это не нравилось. Но моим мнением не интересовались. Мелкий, попав в любимую среду обитания, принимался складывать башенку из кубиков, а потом, когда ему надоедало, драться с другим малышом из-за игрушки, потому что сынок друзей мамы был агрессивным и жадным. Почему-то взрослым казалось, что я хорошо приглядываю за маленькими. Почему бы их не оставить с бабушками, когда выбираешься на встречу с друзьями?! Устроившись в углу комнаты на полу, взяв со столика для рисования листок и парочку карандашей, я принимался водить ими по бумаге, пытаясь абстрагироваться от детской возни. Зачем-меня-то запирать здесь с ними? Я мог бы вместе с взрослыми сидеть!
Сквозь прозрачные пластмассовые перегородки «детской комнаты» я увидел, как вошли три женщины и девочка чуть младше меня. Они, кажется, и не собирались отправлять её сюда, ведь это загон для малышей! Наверное, только со мной так поступали, и это было обидно. Потому-то, я и не любил эти праздничные вылазки и старался делать так, чтобы мама оставляла меня дома. Специально проказничал, чтобы позлить, и тогда, думая, что таким образом наказывает, мама уезжала одна. Ну, а я, почувствовав свободу, звал друзей, и мы бесились, переворачивая квартиру вверх дном... Потом мне, конечно, влетало и, кажется, мама начинала догадываться...
— Вот, держи.
Медсестра протянула мне пакет с двумя бутербродами. Воспоминания отхлынули, как прибой.
Я почему-то медлил брать пакет. Затем, переборов свою мнительность, взял, быстро развернул и откусил. Колбаса, сыр, масло и черный хлеб давали убийственно-вкусное сочетание. Казалось, что это был самый лучший бутерброд в мире. Медленно прожевав, я понял, что медсестра до сих пор смотрит, и чуть не поперхнулся.
Она улыбнулась, светясь благодарностью. Наверное, эта женщина относилась к тому типу людей, которые любят жертвовать и получать от этого душевное удовольствие и таким образом чувствовать себя абсолютным добром или ангелом во плоти.
— А еще я вот что принесла, — и она протянула коробочку вишневого сока с трубочкой.
— Спасибо, — поблагодарил я, вонзив трубочку куда надо. Очень хотелось пить, и я мигом осушил упаковку.
Наконец, я прикончил бутерброды. Медсестра всё это время сидела рядом. Потом попыталась погладить меня по голове, но я увернулся, бросив на нее недовольный взгляд исподлобья.
— Тебе домой пора, тут нельзя находиться ночью, — сказала она.
— Я не знаю, как добраться домой.
— А где ты живешь? — поинтересовалась эта добрая женщина.