Со вкусом Вишни.
Шрифт:
– Это бабы Агафьи, что ли?
– Я припомнила саманную низенькую постройку с резными покосившимися ставенками и кривым забором-частоколом.
– Её.
– Кивнул Тарас Дмитриевич.
– Продали внуки дом-то.
– Да, ладно!
– К слову, померла баба Агафья ещё на моей памяти, лет пятнадцать назад, и дом её так и стоял заброшенный и никому не нужный все эти годы. Внуки сюда переезжать из города не собирались. А чтобы продавать дом, его надо было сперва приватизировать. Что вышло бы дороже, чем сам пресловутый саманный дом. - Вот это новость. А кто
– А чёрт его знает!
– Дед махнул рукой. - Не показывается хозяин новый. Не видали мы его.
– Это значит, вишня моя целая ещё стоит?
– За домом у бабы Агафьи росла Такая вишня. Нет, даже не так. ТАКАЯ вишня. Сладкая, косточка маленькая, а сама вишенка огромная. Я каждый июнь приезжала до своих, и первым делом обносила соседскую вишню. Бабушка даже местных ребятишек гоняла от неё, чтоб мне хоть что-то осталось. Эх, жалко, что дом продали.
– Целая, - Дед усмехнулся, - Вишня уже поспела почти. Только кто ж теперь тебя туда пустит.
– Это да. Это верно.
Так за болтовней мы и доехали до нашего двора. Деревянные ворота нараспашку, бабушка на крыльце, и стайка кур по всему двору. Сколько сюда приезжаю, ничего не меняется.
– Василиска!
– Бабуля тоже крепко обняла меня.
– Отощала-то как.
Это она у деда научилась. На самом деле её постоянная фразочка другая.
– А жених-то есть?
– продолжила она.
Вот! Что я и говорила. Неизменный вопрос, когда бы сюда я не приехала. В мои двадцать два, я в глазах бабули - престарелая дева. И её основная цель вот уже последние три года - это выдать меня за какого-нибудь внучка своей старушки-знакомой, который немного разведён, зато имеет жилплощадь, работу и машину. Ну и детей, это в зависимости от кандидата. Наличие детей мою бабусю не смущало, главное чтобы присутствовало двустороннее внеземное чувство. И где она их только находит-то, кандидатов этих? Главное, всё время разных предлагает. Ни разу ещё не повторялась. В общем, бабуся ведёт непрестанную партизанскую войну за моё личное счастье. Я уже смирилась, не переживают, и как могу избегаю её кандидатов, дабы не травмировать их хрупкую и ранимую после развода психику. Зачем толкать людей в объятья к психоаналитикам?
– Так что жених-то?
– Не унималась моя бабуся. По-любому уже приготовила для меня новых жертв. С неё станется.
Я тяжело вздохнула.
– Был жених, бабуля. Был, да сплыл.
Мы уже сидели в горнице за накрытым столом, и попивали чай из фарфоровых кружек, что бабушка бережно держит в серванте за стеклянными дверцами, и достает оттуда лишь по особому случаю. И мне очень приятно, что мой приезд в гости бабушка отнесла к такому знаменательному событию.
– Чего он сплыл-то? Женишок?
– Не унималась она.
– Некрещёный был, - Я беззаботно пожала плечами. Для бабушки это весомый аргумент. А то начну сейчас объяснять, что с ним скучно, что он не самостоятельный, слишком назойливый и непостоянный, так и не поймет ведь. Витя, к слову, действительно атеист, так что тут я бабуле не соврала.
– А, ну тогда да.
– Она закивала, -
Я отрицательно покачала головой. Витёк у нас панк, и прикид у него соответствует. Там уже ничего не поможет. Только ирокез сбривать.
– Ну, ты Василиса, не расстраивайся. Не переживай. Со мною не пропадёшь.
– Подбодрила меня оптимистично настроенная бабуля.
– От судьбы не убежать. Ещё попляшем на твоей свадьбе, помяни моё слово, Василёк. Вот, кстати, помнишь Владимира Тереньтева? Тот, что пасеку держит. По нашей улице живёт, тудыть, к трассе ближе. Вот на днях медом нас угощал своим. Майским. Пробуй-ка с чаем.
– Ба, так женатый же он! Терентьев этот.
– Так овдовел зимою!
– Бабушка придвинула ко мне оладушки и мёд, - Холостой теперича. Одинокий. Да ещё и с пасекой! И дом свой, со сруба!
Последнее вообще нерушимый аргумент для бабули. Мужик с жилплощадью. По её понятиям, это предел моих девичьих мечтаний. Надо брать и не выделываться.
– А помоложе никого нету?
– Я мёд попробовала. Вкусно. Но слишком приторно, на мой взгляд. Да и одним мёдом сыт не будешь.
– А то как же. Есть и помоложе. Одноклассник твой, Степан. Но тот дурень-дурнем. Еще Игнат Петрович есть, что парниками занимается, но тебе же помоложе надо. Перебирает она ещё. На безрыбье и рак - рыба! Брать надо, что дают.
Я снова пожала плечами.
– Бабусь, можно я ещё немного сама попытаюсь. Ещё хоть разочек, но сама. Но ты этого, вдовца с пасекой, придержи для меня. Так, чисто на всякий случай. Когда запасной вариант есть, оно как-то спокойнее. И на душе приятно.
– Ты кушай, кушай, - теперь бабушка придвинула мне блины.
– Отъедайся, худорба. А то такая тощая, что и смотреть-то не на что. Кожа да кости. Попытается она.
– Ба, если я сейчас начну блины и оладушки кушать, грудь всё равно не вырастет.
– Я развела руками.
– А то, что вырастет, и сейчас уже не маленькое.
– Так я тогда капусты приготовлю.
Я рассмеялась.
– Не растет грудь от капусты, я уже пробовала. И квашенную и тушеную, и сырую даже грызла. Сказки это всё.
– А кто говорит, что её есть надобно?
– Бабушка тоже хитро усмехнулась.
– Листы подложим, куда следует. Для объёму. Ну не хочешь листы, можно ватки подложить. И варенья понесёшь Терентьеву, на гостинец. Скажешь, я за медок передала.
– БА!
– Я аж привстала со стула.
– Я сама как-нибудь. Ладно?
– Так пасека же! И дом со сруба.
В общем, спорить было дальше бесполезно. И я только кивала, выпивая вторую кружку чаю. Потом третью.
– Вася, - позвал меня со двора дедушка, - иди-ка сюда, там к тебе Степан пришёл. Однокашник твой. Говорит, что-то срочное. Уже минут десять мнётся у калитки.
Степан. В памяти остался нескладный подросток, с которым я раньше сидела в местной школе за одной партой. Никак не привыкну к этому бугаю, в которого он вырос. И как узнал-то, что я сегодня приезжаю? Не иначе следил.