Собака Кантерсельфа
Шрифт:
– Не все у нас мужей да сыновней забирать! – крикнула дородная повариха. – Сам покатайся!
Никитос замешкался, жесткая сцепка мешала даже согнуться не то, что присесть.
Повариха, воспользовавшись моментом, пнула его. В зад не попала, но полковник потерял равновесие и упал на пол. Тотчас в него вцепились множество рук, царапающих, раздирающих рот, тыкающих в глаза, зубы, в пах. Тотчас дало знать о себе простреленное в Суметии легкое, на губах выступила кровавая пена. Никитос задыхаясь, водил лицом из стороны в стороны,
Забьют ведь, мелькнула и пропала мысль.
– Стойте, бабы! Он не виноват! Он был против, его заставили. Видите, его за это сюда и сунули! – к нему с трудом пробилась Марина, подняла голову и обтерла кровь с губ. – Что же вы творите, вы же не звери!
Женщины роптали, но первый напор был сбит, и они нехотя разошлись. Кто его знает?
Может, действительно не виноват?
Марина опять-таки с трудом поставила его ноги, никто и не подумал помочь, указала на место рядом собой, куда садиться.
– У меня не получится сесть, – сказал Никитос, по-прежнему задыхаясь.
– Садись, как получится.
Она продвинулась к окну, потянула за собой, и он словно негнущийся оловянный солдатик упал ей лицом в мягкие ноги. И начал смеяться. Некстати вдруг вспомнилась сцена из старой комедии, когда Никулин говорит: Гражданин судья, а он не может сесть!
– Поплачь, ничего, – устало проговорила Марина, поглаживая ершик волос.
– Что они с тобой сделали? – глухо спросил полковник.
– Ничего, все уже позади, – она отстранено смотрела в окно.
Ребрий скрипнул зубами. Подумалось, что он ведь мог весь спецмон, построенный на плацу, одной очередью положить. На щеках действительно помокрело. Этого только не хватало. Ребрий понял, почему он так и не женился.
– Когда начнут выводить из автобуса, я отвлеку охранника, а ты сразу беги! – прошептал он.
– Конечно, конечно, ты только не переживай.
– Глупая, сказано же, делай, как я говорю, – разозлился он.
Пацаны сзади оживились, и Какафон крикнул:
– Гражданин начальник, а этот бежать собрался. И бабу свою уговаривает.
Ответом был удар прикладом по затылку, который он не успел почувствовать, лишь вмялся лицом в податливые женские ноги. В автобус продолжали набивать людей. В основном это были мужчины из обслуги санатория, чернорабочие, дворники, но попадались совершенно посторонние люди, наверное, их хватали рядом с санаторием, всех кто попал под руку. Когда уже утрамбовали донельзя, Счастливчик лично под ручки привел Филинова. Полномочный представитель были удивлены, увидев такой свинство.
– А где мой правительственный автомобиль?
– Все будет, Николай Филиппович, милейший, это временные неудобства, – ворковал Счастливчик.
– Но куда же я сяду?
По команде "казахи" согнали с двух передних кресел четырех устроившихся на них женщин, которые были вынуждены залезть на ноги плотно стоящих в проходе.
– Совсем другое дело.
– Только без обиды, – предупредил Счастливчик. – Ну и ладненько. Все на месте? – зычно крикнул он, с удовольствием заставив полномочного представителя вздрогнуть.
– Тогда поехали. Чего заставлять людей ждать.
В автобусе поехали Кабаненко и казахи, уже вооруженные умхальтерами. Сзади пристроился спилер с отделением спецмона, уставив пулеметы в корму автобуса.
На площади остались еще два спилера со спецмоновцами. Счастливчик довольно оглядел свое воинство и прошел в спальный корпус с зияющими окнами и свешивающимися по стенам шторами и простынями. Лифт не работал, и он поднял по непривычно тихому корпусу пешком по лестнице.
У дверей номера, который занимал капитан порта и хозяин города, дежурили двое спецмоновцев. Темнохуд в строгом костюме сидел на кожаном диванчике и поднял бледное лицо на шум открываемой двери, на которой не было внутренних запоров.
– Мне не здоровится, – пожаловался он.
– Альфред Леонардович, надо ехать.
– Я никуда не поеду. Я старый больной человек, оставьте меня в покое.
– Минутку! – Счастливчик набрал номер и передал капитану-олигарху трубку сотового телефона.
– Здравствуй, дорогой, – раздался в трубке голос, от радушия которого Темнохуда передернуло. – Что с вами? Какие проблемы?
– Болею я. Не здоров.
– Как стул?
– Стул нормальный, – Темнохуд начал испытывать раздражение, к тому же разговор довольно интимный происходил при свидетелях, которые не старались скрыть ухмылки.
– А хочешь, будет ненормальный? – поинтересовался Живой. – Я тебе хочу напомнить, что ряд твоих органов, как-то мочевой пузырь, желудок, толстая кишка заменены на донорские. Кто-то у нас тысячу лет собрался жить. В каждый вшито по микрочипу от меня в подарок. Это чтобы ты помнил, кто тебя облагодетельствовал. А то вы скоты имеете обыкновение забывать своих благодетелей. Я сейчас нажму кнопочки, чипы начнут возбуждать железы. И ты никогда не пробовал срать, ссать и блевать одновременно. Лучше и не пробуй, умоляю. Жуткое зрелище. Кстати, когда ты был под ножом, под наркозом, я такой же чип тебе в мозг вшил. И могу теперь в любой момент превратить тебя в растение.
– Как ты смел! – взвизгнул Темнохуд. – Я тебе доверял! Как же клятвы все ваши Гиппократа?
– Ишь чего вспомнил? – удивился Живой. – Ты еще о совести вспомни. Заодно и о денежках, где ты их наворовал и сколько человек через это угробил. Кстати, совсем необязательно было себя резать по живому. Прости за тавтологию. У тебя и свой мочевой пузырь был ничего. Я его за хорошие деньги продал.
– Скотина, а не доктор! – проговорил Темнохуд.
– Так ты будешь выполнять все, что тебе скажет этот милейший человек?