Собака Кантерсельфа
Шрифт:
– Я видела, как ты читал надписи на панели СВЧ-печи.
– Ну и что?
– Ты читал по слогам. В школу тебе надо.
– Моя вторая мама! – возопил Сафа. – Я сам могу преподавать. Как и где прятать деньги, – он загибал пальцы. – Как уворачиваться от велосипедной цепи. Сколько дать гаишнику. Как заниматься сек… Я хотел сказать, этика семейной жизни.
Слушай, давай Макса не будем брать.
Она уставила на него взгляд синих бусинок.
– Ты хочешь сказать, давай его бросим? – в голосе ее проявился холод, Сафа
– Почему сразу бросим?
– Подожди, – она остановила его движением прямой ладошки, Сафа опять подивился, на этот раз отточенности и законченности ее жестов. – Я понимаю тебя. У тебя возникли сомнения, смогу ли я вытащить вас обоих. Вполне законные сомнения.
Потом ты подумал, что твои шансы поднимутся вдвое, если бросить одного из вас.
– Слово "оставить" мне нравится больше. Оно больше соответствует моменту.
– Ты оставишь его, пускай, оставишь. Знаешь, что будет? Ты благополучно выберешься, ты выучишься, получишь права, будешь таксистом. Ты женишься и каждый вечер будешь приносить домой левые деньги. Будешь покупать всякие сладости своему сынишке.
– Почему сынишке? Может, дочери? – подначил Сафа.
– Пусть будет дочь, – она задумалась на миг, нахмурила бровки и опровергла себя.
– Нет, будет сын. Такой же непоседа как ты, целыми днями будет кататься на велосипеде, а вечерами врать, что в школе ничего не задавали. Он и школу не будет любить, так же как и ты. Так вот, ты принесешь ему как-нибудь шоколадный батончик, а он вдруг спросил, не совершал ли ты что-нибудь, за что тебе было стыдно.
– Мне не будет стыдно, потому что я вырос на улице, – зло сказал он. – У меня не было велосипеда, и шоколадные батончики мне никто не таскал.
– Хорошо. Что это я о тебе да о тебе? Не велика шишка. Давай про Макса. Завтра он просидит весь день, ожидая нас с тобой. И точно так же будет сидеть и ждать его мать. Сначала, они будут проявлять нетерпение, куда это Сафа подевался. Потом начнут что-то подозревать. Потом подозревать худшее, подозревать правду. Мать станет обугливаться, седеть на глазах. Потом Макс скажет, пора спать, завтра рано вставать. Но никто из них так и не заснет до утра. Она будет сидеть в его комнате всю ночь, а он, чтобы ее не расстраивать, старательно закрывать глаза.
Утром за ним придет автобус, в котором будут сидеть такие же мальчишки с рюкзачками, а Женька спросит, когда ты приедешь, братик.
Надо было ее на вешалке оставить, угрюмо подумал Сафа.
Больше они к этой теме не возвращались. Она как сглазила, ночью он сам никак не мог заснуть. Сека не ложилась вообще, в темноте ее остроносый силуэт маячил в кресле.
– Ты почему не спишь? – зло прошипел он. – Завтра рано вставать.
– Не знаю, не нравиться мне что-то, – застенчиво улыбнулась
Сафа сразу подумал про поворот. Потом он забылся, и ему приснилось, что Макс с Секой его кинули, уехали без него, а он сидит с рюкзаком, автобуса ждет. Только вместе с ним сидит уже не мать Макса, а Счастливчик, и говорит с состраданием, гадский папа:
– Меня тоже в свое время так же кинули, и ты теперь видишь, кем я стал.
Спецмоновцем. А ведь я таксистом хотел стать, братишка.
Потом приехал автобус, он стал подниматься и вдруг заметил, что без трусов.
Долго доказывал водителю, что не может ехать без трусов, изнасиловать могут.
Проснулся усталый и совершенно не помнил, смог ли он отмазаться или нет. Это было важно.
Сека в неизменном положении возвышалась в кресле. Сафа демонстративно потянулся, показывая, какой он крутой, и что ничего не боится, на самом деле из ума не шли ее сказанные ночью слова, а больше неуверенность, с какой они были произнесены.
– Ты готова? – спросил он, демонстративно зевнув.
– Я знала, на что шла,- безразлично пожала она плечиками.
Когда он надолго застрял в уборной, она без зазрения совести стукнула в дверь:
– Ты не заснул там случаем?
– Я занимаюсь важным делом! – Сафа лихорадочно листал сонник.
То, что ему приснилось, что он голый, оказалось к болезни. Теперь смотрел, что значит, что его отказались брать в автобус.
– Понимаю, – заметила Сека. – Но если этим важным делом заниматься несколько раз кряду, то это выльется в истощение нервной системы.
Он открыл дверь сразу, яростный и негодующий. В руке сонник.
– Я сонник читаю.
– Опять по слогам?
Они собрались очень быстро, потому что собирать было нечего. Сафа захлопнул дверь и пошел не оглядываясь.
– А знаешь, ты очень сильный, я и не знала,- сказала Сека уже на улице.
В Алге и так было мало машин, с утра вообще никого. Надо было позднее ехать, не так подозрительно, подумал Сафа. Машина катила по сонным улицам, и солнце весело играло на сверкающих боках. Надо было их грязью забрызгать, опять подумал Сафа.
Светимся мы, палимся на ходу. И этот дурацкий поворот в лес. Что-то там было не так.
Когда уже подъезжали к Максу, она вдруг схватила за руль, чего никогда себе не позволяла.
– Не останавливайся! – прикрикнула она. – Влево!
На лице ее застыло не беспокойство, ощущение катастрофы. Может, дом взорвали, подумал Сафа. Сам он следил за мелькающей дорогой и не успел ничего рассмотреть.
– Тормози! – крикнула вдруг Сека и вывернула руль.
Сафа нажал на тормоза и, ничего не соображая, уставился на давно не пользуемый мусорный контейнер, до которого оставался ровно метр. Прошла бездна времени, пока он смог поинтересоваться, что случилось.
– У Макса окно открыто, – сказала она.