Собиратель чемоданов
Шрифт:
— Очень просто. Во-первых, я им прямо сказал, что я теперь — семейный человек, и бегать по танцулькам мне больше неохота. Мне там просто нечего делать.
— Правильно!
— А кроме того, мне завтра рано вставать. У нас ведь важное мероприятие в Обществе Собирателей Чемоданов.
— Ты им, небось, и адрес сказал?
— Да, улица Вокзальная, дом два.
— Зря. Еще припрутся, помешают.
— Не припрутся. Я их предупредил, что это очень далеко. Чтобы успеть к началу, им пришлось бы выйти прямо сейчас.
Тем временем Дмитрий Васильевич успел переодеться в сухие брюки, заново поставить чайник и уже занимался
Потом он нарезал новых бутербродов и заварил чай.
Они посидели еще некоторое время, обсудили кое-какие детали завтрашней операции, после чего Стяжаев перешел в бывшую свою комнату и, не раздеваясь, прилег на диван.
7. Под утро ему приснился суд, и будто уже окончательный приговор вынесен, но суду конца не видно: все сидят как пришитые, расходиться не думают, и судят еще горячее, чем до приговора. А приговор такой: Подкладкину, как организатору — лишение головы пожизненно, с конфискацией всего находящегося в ней имущества и с правом апелляции не ранее, чем через пять лет, а Чемодасову, как исполнителю, с учетом его добровольной явки, содействия суду в установлении истины по делу, примерного поведения, и физического отсутствия на момент вынесения приговора — то же самое, но только условно.
Вот почему он и понял, что это сон: «Не может быть, чтоб так скоро. Судили-судили — и вдруг — бац, ни с того ни с сего, приговор. А свидетелей еще и половины не заслушали. Нет, это я, конечно, сплю». И долго еще лежал, не открывая глаз, так как было интересно, что говорят во сне.
Сперва долго шумели и возмущались. Судья колотил молотком, прокурор призывал к порядку, но шуму и возмущения не убавлялось.
— Как так не отделяется? — кричали из зала. — Это фокус, не верьте ему!
— Это неуважение к суду! Его суд приговорил, а он фокусничает! Прибавить ему за это!
— Прибавить! Прибавить! — подхватило сразу много голосов.
— А хоть бы и не отделялась! — заговорил невидимый оратор. — Суду до этого дела нет! Перед судом все равны, а приговор есть приговор! Если мы не будем выполнять свои же собственные приговоры, то у нас не суд будет, а богадельня!
— Верно говорит! Богадельня! — и весь зал начал дружно скандировать:
Вы-по-лнять! Вы-по-лнять!
Но тут прокурор применил всю мощь своего необыкновенного голоса: таким грозным рыком призвал к порядку, что разом перекрыл все крики, и публика сразу приутихла, а он еще и напомнил, что суд уважать должны не только те, кто уже осужден, но и те, кто пока еще не осужден. После этого наступила полная тишина.
— Говорите, Федор Соломонович, — сказал Чехлов. — Только покороче.
— Спасибо, Чех, — сказал судья и благодушнейшим тоном обратился к публике:
— Первое, что я хочу сказать: зачем так волноваться? Осужденный, как мы видим, пока что никуда от нас сбегать не собирается. Вот он здесь, перед нами, сидит себе преспокойненько на своем месте, где ему и положено сидеть. А уж если даже он не волнуется, то нам-то и тем более волноваться не о чем. А мы зачем-то разволновались. Правосудие есть правосудие. Рано или поздно оно все равно восторжествует. Так что об этом и волноваться не стоит. А во-вторых, давайте-ка сперва заслушаем судебных исполнителей. Они уж давно просят слова, а мы не даем. Это нехорошо. Как-никак, они — должностные лица, и имеют полное право высказаться. Тем более в
8. — А что говорить? — сказал, по-видимому, один из судебных исполнителей. — Тут и говорить нечего. Мы не станем исполнять преступные приказы, даже если они носят формально законный характер.
— Они с ним заодно! — выкрикнули из зала. — Это сатьянисты!
— Так. Прошу суд сейчас же выяснить, кто это сказал и внести в протокол! — потребовал судебный исполнитель. — Мы не позволим, чтобы нас при исполнении служебных обязанностей еще и оскорбляли. У нас и так работенка — врагу не пожелаешь.
— Вот именно! — подтвердил голос, принадлежащий, вероятно, другому судебному исполнителю. — Если вы там такой умный, можете сами попробовать. Да-да, выходите, я к вам обращаюсь. Я прекрасно видел, кто это сказал: вон тот, в зеленом шарфе. Что вы там прячетесь? А-а, не хотите? То-то же. А мы — не палачи. Мы — судебные исполнители.
— Точно, — сказал первый судебный исполнитель. — Мы — не Ироды, чтобы живого человека увечить.
— Не слуги Ирода, — поправил второй исполнитель.
— При чем здесь слуги? — возразил первый. — Слуги только исполняли приказ.
— Вот именно. Чего и от нас сейчас требуют. С ними все точно так же было: пришли, смотрят — голова не отделяется. Что делать? Пойти сказать Ироду? А вдруг еще попадет! А, ничего, мол, что приказано, то и будем делать. Мы — люди маленькие, наше дело — выполнять приказ. Они хотят, чтобы и мы точно так же.
— Ирод и сам прекрасно знал, чем чревато отделение головы, — заметил первый исполнитель.
— Ничего подобного! Ирод не знал, — возразил второй.
— Знал. У меня в Писании черным по белому сказано, что Ирод еще заранее хотел убить Иоанна, но боялся народа.
— А у меня в Писании сказано, что не Ирод, а жена его Иродиада, злобясь на Иоанна пророка, желала убить его, но не могла, — живо процитировал второй исполнитель. — Ибо Ирод боялся Иоанна, зная, что он муж праведный и святой, и берег его; много делал, слушаясь его, и с удовольствием слушал его. [170]
В зале снова полнялся шум: одна часть публики поддерживала точку зрения первого исполнителя, другая — второго.
Пришлось прокурору опять вмешаться для наведения порядка, чтобы судебные исполнители смогли продолжить свои прения.
170
Первый судебный исполнитель ссылается на Евангелие от Матфея, а второй — на Евангелие от Марка. — сост.
— Ну так и что же, что слушал? — сказал первый судебный исполнитель. — Подсудимый здесь тоже много чего рассказывал, я — так даже заслушался. Но я же его за это не оправдываю!
— Как не оправдываешь? — воскликнул второй исполнитель. — Ты что, уже передумал? Решил-таки его обезглавить? Ну, так сам этим и занимайся! А я не стану пачкаться.
— Подожди! Ничего я такого не говорил. Обезглавить его невозможно, это факт, мы сами видели. Но нельзя же на этом основании его оправдать.
— Я и не говорю, что его надо оправдать.