Собор памяти
Шрифт:
— Мы все об этом думаем, — сказал Леонардо. — Калиф славится своим самодурством.
— Тогда зачем бы он держал нас здесь? — возразил Бенедетто. — Зачем бы поил, кормил, присылал нам женщин?
— Потому что он щедр к своим гостям, — сказал Куан Инь-ци, с поклоном входя в комнату; он был в зелёном шёлковом одеянии и тюрбане, по бокам шли стражи-мамлюки. — Салам алейкум, — поздоровался он.
— Алейкум салам, — отозвался Леонардо. — Где моя записная книжка?
Куан улыбнулся.
— Цела и невредима. Она в руках калифа. Ты можешь быть столь же непочтителен с ним,
— Почему с нами обращаются как с пленниками?
— В этих краях быть пленником — значит быть почётным гостем.
— Тогда, быть может, нам как гостям позволено будет уйти отсюда? — спросил Бенедетто.
— Мы уходим прямо сейчас, — сказал Куан. — И вы получите аудиенцию у калифа.
Зороастро нервничал, словно его вели на собственную казнь. Леонардо шёл рядом с Куаном, в окружении стражи. «На сколько же лиг протянулся этот лабиринт громадных покоев, залов и коридоров?» — думалось ему.
— Где ты был всё это время? — спросил он.
Куан пропустил его вопрос мимо ушей и принялся наставлять их в обычаях этикета и церемониях калифского двора.
Покои калифа тщательно охранялись. Куан провёл их в комнату с высоким потолком, полом из чёрного и белого мрамора; в центре её бил большой фонтан в бассейне, выложенном драгоценными камнями. Они прошли анфиладой комнат и оказались перед калифом, который в окружении придворных возлежал на помосте, выстланном коврами и подушками. Светильни сияли тёплым маслянистым светом.
Пышные шёлковые одежды калифа были расшиты серебром, ибо пророк не одобрял золота. Сухощавый, болезненного вида человек лет сорока, он был здесь как-то не очень на месте, словно вождь бедуинов, жаждущий возвратиться к своим белым верблюдам, коням и вольной кочевой жизни. Взгляд его был прям и ровен, и Леонардо понял, что этого человека лучше не недооценивать. А рядом с калифом сидел на ковре Деватдар; могло ли это означать, что Айше и Никколо спасены? Леонардо не осмелился спросить... не теперь.
Их представили, и хотя Деватдар, с прочей свитой, сидел возле калифа, Куан остался стоять, как Леонардо, Америго, Бенедетто и Зороастро. Калиф кивнул и по-арабски обратился к Деватдару. Говорил он быстро, и не всё сказанное Леонардо удалось разобрать; однако он понял, что калиф спрашивает о нём — и весьма саркастично.
— Так это и есть мои инженеры-христиане? — сказал калиф. — Кто же из них художник, а кто умный мошенник?
— Мошенник может почти столько же, сколько художник, — ответил калифу Деватдар. Взгляд его остановился на Зороастро, потом — на Леонардо.
— Калиф велит сказать, что вы — желанные гости.
Калиф жестом пригласил их сесть рядом с собой, и слуга, у которого руки были толщиной с Леонардовы ляжки, внёс огромный поднос с бронзовыми сосудами, ковшиком, ступкой и пестиком и крохотными серебряными чашечками без ручек. Под всеобщими взглядами слуга принялся готовить кофе. Потом, опустившись на колени, он предложил первую чашку калифу, но тот жестом указал на Леонардо; слуга повиновался и протянул чашку ему. Однако Леонардо отказался, и калиф явно остался этим доволен. Этикет требовал, чтобы калиф первенствовал во всём. Затем
— Твои записи похитил я.
— Я так и понял, — сказал Леонардо.
Калиф с весёлым видом поправил его арабское произношение. Потом он наклонился к Леонардо, и настроение его резко изменилось. Лицо стало суровым, почти сердитым; и Леонардо не смог удержаться от мысли, что он неплохой актёр — или безумец.
— Мой Деватдар доложил, что на вас напали, — сказал калиф, — и что моя родственница в плену.
— Ваша родственница?
— Айше, хоть она и шлюха, — сказал калиф, но наклонился при этом к Леонардо так низко, что расслышать его могли только те, кто сидел ближе всех. Леонардо был поражён: как может женщина королевской крови стать рабыней подданного, каким бы высокопоставленным тот ни был? Впрочем, вероятно, тут нечему было удивляться. Калиф когда-то и сам был рабом.
Лицо Деватдара горело; он сидел рядом с калифом и смотрел прямо перед собой, словно сосредоточась на какой-то отдалённой точке.
— И я узнал, что твой юный друг был убит, — продолжал калиф; он пристально смотрел на Леонардо, явно желая увидеть его реакцию.
Леонардо будто оглушили.
— Вы наверняка знаете, что Никколо мёртв?
Деватдара явно потрясло, что Леонардо осмелился задать вопрос калифу.
— Я отправился в пределы империи и предстал перед самим великим визирем с посланием от моего калифа, чтобы просить об их возвращении. — Деватдар не смотрел в глаза Леонардо, которого охватило знакомое оцепенение скорби, словно щит, которым он заслонялся от горя.
Никколо...
Бенедетто Деи, понявший довольно, чтобы уяснить, что Никколо умер, коснулся его руки; но Леонардо невольно отдёрнул её.
— Ты сомневаешься? — спросил калиф у Леонардо. Это была угроза — стражи-мамлюки насторожились, готовые по его слову прикончить Леонардо.
— Нет, повелитель, я не сомневаюсь в тебе, прости, — проговорил Леонардо, беря себя в руки. Он встал и поклонился, прежде чем опуститься перед калифом на колени.
Калиф кивнул, довольный, и подал ему знак сесть рядом с Бенедетто.
В комнату вошёл слуга, поклонился калифу, подал ему послание и быстро удалился.
— Здесь послы императора Турции, — по-арабски сказал калиф Леонардо, выделяя его среди прочих. — Я окажу тебе честь встретить их.
— Я уже встречался с турками, — с горькой иронией сказал Леонардо.
— Мы согласны в том, что все турки — пираты, — сказал калиф, — но этих пиратов ты потопишь — по крайней мере, некоторых из них.
— Что ты хочешь сказать, владыка?
— А вот и они, — заметил калиф при виде троих оттоманских послов, что вошли в окружении свиты янычаров. Послы были разодеты в узорчатые цветные одеяния, на головах у них высились большие белые тюрбаны, увенчанные чем-то вроде красных рогов. Янычары несли дары в запертых сундуках и — на золотых носилках — рабыню. Её окутывал белый шёлк, лицо скрывала чёрная полупрозрачная накидка, но видно было, что она очень красива. Послы поклонились, коснувшись пола перед калифом, и глава их, плотный, лет пятидесяти турок, проговорил: