Собор памяти
Шрифт:
Симонетта раскрыла книгу, зажмурилась и принялась листать тяжёлые пергаментные страницы.
— Здесь, — сказала она наконец, открывая глаза, и все зааплодировали, будто она разрешила сложнейшую загадку.
— Будьте добры назвать страницу и строку, с которой начинается избранное вами, — попросил Куан Инь-ци, а потом добавил мягкой скороговоркой, как любой западный престидижитатор: — Должен сказать всем вам, кто выказывает ко мне такое терпение, что все книги, — кроме вот этого анонимного томика, принадлежащего мне, — были щедро одолжены нам великим мастером Тосканелли, которого знают и ценят далеко за пределами его родных земель, в местах, о коих, быть может, не знаете даже вы.
Покуда Куан говорил, Симонетта
— Страница триста шестнадцать. Строчка... двадцать пятая, — сказала она наконец.
— Выбор хорош, любезная дама, — сказал Куан. — Вот что там сказано, слово в слово: «Или ты не слыхал? Давным-давно сотворил я сие. В незапамятные времена я облёк сие в форму. Ныне претворил я сие в жизнь. Воистину, быть посему, и крепостям сим обратиться в безжизненные руины. Оттого были их жители слабы, напуганы и смятенны...» Надо ли мне продолжать? — спросил он. — Я могу цитировать Священное Писание, пока мой голос не сядет. — С этими словами он обернулся, и все захлопали, громко им восторгаясь. — Ещё рано, мои добрые друзья, — сказал Куан. — Мы ещё не закончили. — И, подав Симонетте её собственную булавку, он попросил её выбрать слово и вколоть в него остриё.
— Боюсь, Куан, это может быть расценено как кощунство, — сказала Симонетта и обернулась к кардиналам Святейшего Престола. — Может ли это не быть таковым, ваши преосвященства ?
— Может не быть... но может и быть, — сказал один из кардиналов, плотный молодой человек с тяжёлыми солдатскими чертами. Его кожа и волосы были светлыми, а глаза — на удивление синими.
Его сотоварищ, старше, с сонными глазами и твёрдым, выступающим подбородком, спросил:
— Вы христианин, синьор мой?
— Я верю в святого Христа, — сказал Куан Инь-ци, поворачиваясь к кардиналам. Мешок на голове придавал ему странный вид.
— Это может быть правдой, но разве не правда и то, что читающий Коран также может верить в Христа? — спросил молодой кардинал.
— Вы позволите считаться христианином тому, кто узнал о Христе от бедного приверженца Нестора, патриарха Константинопольского [52] ?
— Патриарх был осуждён как еретик, — сказал молодой кардинал.
52
Вы позволите считаться христианином тому, кто узнал о Христе от бедного приверженца Нестора, патриарха Константинопольского. — Нестор, Несторий — константинопольский патриарх, основатель несторианства. Это течение в христианстве возникло в V веке в Сирии и распространилось на территорию Египта, Ирака, Индии, Средней Азии и Западного Китая. Несторианство отделяло божественную сущность Христа от человеческой, учило, что Мария родила не Бога, а человека, но вместе с тем в теле Христа-Человека обитало, как в храме, божество, Сын Божий. Несторианство являлось течением, оппозиционным ортодоксальному христианству. В 431 г. Эфесским собором несториане были осуждены и подверглись гонениям.
— Однако именно так я пришёл к Христу в землях, где жил тогда.
— Но, зная, что вы были обращены еретической сектой, вы не должны противиться обращению в истинную, римскую веру, — елейно продолжал кардинал.
— Как я могу отвергать обращение, ваше преосвященство? Я приветствовал бы его.
Удивлённый, кардинал спросил:
— И вы готовы отринуть еретические взгляды?
— Если Святой Престол считает их неверными, я отрекусь от них.
Младший кардинал взглянул на своего товарища, который сказал низким глуховатым голосом:
— Мы всё приготовим для вас.
— Я весьма признателен, — отвечал Куан Инь-ци. — Тогда, быть может, мы продолжим эту демонстрацию позже?
Гости разочарованно загудели. Кардиналы посовещались,
— Мы решили дать вам своё дозволение продолжить демонстрацию.
Когда славословия в адрес кардиналов утихли, Куан сказал:
— Благодарю вас, ваши преосвященства... А теперь, мадонна Симонетта, пожалуйста, проколите булавкой священный пергамент.
— Хорошо.
— Проколите столько страниц, сколько сможете или захотите.
— Сделано.
— Будьте добры назвать слово, через которое прошло остриё.
— Antico.
— А теперь, мадонна, посчитайте, пожалуйста, сколько страниц проколото.
— Четыре.
— Если вы посмотрите, какое слово пронзила булавка на четвёртой странице, я уверен, что это будет слово «Иерусалим».
– — Верно! — воскликнула Симонетта, хлопая в ладоши.
Куан сдёрнул мешок с головы и, не глядя в Библию, процитировал:
— «И высоты, что были пред Иерусалимом, коий по правую руку от горы порченой, что возведена Соломоном, царём Израиля, ради Астарты, мерзости сидонийской, и ради...» — Глаза Куана казались твёрдыми, как чёрный фарфор, когда он смотрел в толпу, и впечатление было такое, что он смотрит сквозь тех, кто так восхищается его талантами.
Гости сгрудились вокруг Симонетты — взглянуть, какие слова проколола булавка, но тут же расступились перед кардиналами, которые внимательно осмотрели страницы и кивнули, тем самым давая своё одобрение фантастическому фокусу Куана и самому Куану.
Куан низко поклонился.
Зрители были поражены благоговейным страхом: рядом с ними был живой священный талисман. Куртизанки, цеховые мастера и дамы — все в знак почтения складывали руки, осеняли себя крестом и бормотали «Отче наш».
Свершилось два чуда — чудо памяти и чудо грядущего обращения.
Потом все окружили Куана, расспрашивая и расхваливая его, покуда Симонетта ловко не увела его от почитателей — но не прежде, чем он сложил в алый мешок драгоценные книги.
По зале прошло движение: появились музыканты с корнетами, виолами, лютнями и даже волынкой, и снова засуетились слуги, разнося подносы с пирожными и конфетами оригинальных форм; их ставили на столы вместе со стеклянной на вид, но на деле съедобной посудой из жжёного сахара. Хотя музыканты и были «безусыми юнцами», играли и пели они искусно и с юмором; двое певцов вообще были не юношами, а кастратами, и голоса их звенели чисто, как колокольчики. Они прокричали: «Danzare!» [53] — и гости пустились в пляс под громкую неистовую музыку, а стихи стали более откровенными: пелась песня куртизанок и шлюх.
53
Танцевать (ит.).
И сам воздух, казалось, изменился с музыкой, потеплел, будто согретый жаром возбуждённых тел.
Леонардо, Симонетта, Никколо и Куан Инь-ци стояли в глубокой полутени меж двух горящих на стене светилен. Сандро держался поодаль, словно опасался назойливостью помешать частной беседе.
54
Я становлюсь такой нежной и милой,
когда окажусь в постели с тем,
кого люблю и кому я мила,
и восторгу моему нет конца...