Собор
Шрифт:
Когда Огюст отворил дверь гостиной, навстречу ему хлынула волна смеха.
Элиза, Алексей, Джованни, Миша в своей гимназической форме, маленькая Сабина в желто-зеленом кружевном платьице, все без исключения гости столпились вокруг стола, разглядывая салинскую деревянную фигурку. От смеха, казалось, дрожала люстра под потолком.
— Какая прелесть! — Элиза обернулась к мужу. — Ну что за умница этот Салин! Прелесть, да и только!
— Это ты у меня прелесть, — любуясь женой, сказал Монферран.
Элиза была
Когда все уже уселись и кухарка принесла вместе с лакеем дымящиеся блюда, а второй лакей стал разливать вино, явился архитектор Ефимов с букетом хризантем и с извинениями, которые были приняты тотчас: настроение у всех было наилучшее.
Однако едва была откупорена первая бутылка старого портвейна, едва были произнесены первые тосты, как внизу послышался шум. Кто-то бранился с дворником и чего-то настойчиво требовал.
Огюст резко встал из-за стола и, кинув гостям короткое: «Простите, господа», вышел на лестницу. Внизу, в слабо освещенном вестибюле, топтался Егорушка Демин. Завидев на лестнице главного архитектора, он попятился, словно ожидал от этой встречи только самого наихудшего.
— Что произошло, Егор? — с верхней площадки спросил Монферран. — Ты из собора?
— Оттуда, Август Августович… — заикаясь, проговорил юноша.
— Что там такое?
Не замечая тупой боли, тут же возникшей в правом бедре, Огюст сбежал по ступеням и остановился напротив растрепанного мастера.
Егор опустил голову и ответил:
— Мы работу прекратили днем еще, как вы велели. Только вот я с мастерами заприметил, что у алтаря слева мрамор отошел в одном месте. Пирон [84] ломаный попался… Ну, а там же леса… Мы решили быстренько подправить мрамор. Две опоры и сняли из-под лесов-то: они загораживали нам место. Кто ж знал, что он полезет…
84
Пирон — специальный стержень, которым мрамор крепился к стене.
— Кто полез?! Что произошло?! — бледнея, вскричал главный архитектор.
— Леса упали, Август Августович, — чуть слышно шепнул Егорушка. — Балюстраду у иконостаса попортили…
— К черту балюстраду! Люди были на них?
— Были, — одними губами ответил Демин.
— Ах вы, мерзавцы! Кто-нибудь разбился? Пострадал?!
— Господина профессора Алексеева, художника… убило, кажется.
Монферран пошатнулся:
— Что значит «кажется»?!! Алеша, шубу! А, черт,
Оттолкнув Егора, пытавшегося ему еще что-то сказать, Огюст выскочил из парадного, спотыкаясь, скользя по утоптанному снегу, проскочил дворик, выбежал на набережную. Мороз был жестокий, могучий, но архитектор его даже не почувствовал. Как сумасшедший, он пробежал по набережной, миновал мост, кинулся через площадь напрямую, и его едва не сшиб летящий вовсю мочь рысак.
— Одурел, что ли, старый олух?! — загремело ему вслед напутствие кучера, но он не обратил на него внимания.
За ним, тоже скользя и спотыкаясь, бежали Егорка, Карлони и Алеша с шубой в руках, но догнать его не удалось даже Демину.
Задыхаясь, хватаясь руками за воздух, он вбежал в пустой и холодный собор, освещенный лишь несколькими смоляными факелами.
Прямо перед ним, в дальнем конце восточного трансепта, возвышалась безобразная груда расползшихся досок и бревен, возле которой неловко сновали несколько человеческих фигур. Пол вокруг развалившихся лесов был чем-то залит и забрызган…
— Главный! — гулко пронесся под высокими сводами чей-то смятенный голос.
И тотчас в освещенное пространство ворвался и предстал перед Огюстом призрак. В первое мгновение он действительно подумал, что это призрак профессора Алексеева, ибо быть самим профессором Алексеевым это существо не могло. Подтянутая, всегда такая безукоризненная фигура художника была вся покрыта слоем сизо-белой жижи, которая комками и лепешками облепила его голову, струйками стекала с его превратившихся в сосульки волос. Нечто мешковато-громоздкое, что было прежде его шубой, топорщилось на спине и боках бедного профессора.
— Николай Михайлович! — прошептал Огюст, замирая перед этим видением и еще не решаясь окончательно узнать Алексеева.
Профессор между тем, увидев главного архитектора, воздел кверху руки со сжатыми кулаками и, сплевывая белую жижу, прохрипел:
— Вы мне ответите за это, Монферран! Вы что же, убить меня решили?! Какой мерзавец убрал опоры из-под лесов?! Я не ангел и не птица, чтобы летать с такой высоты! Хорошо еще, что не до самого карниза поднялся!
— Хорошо, что чан с гипсом стоял под лесами! — пробасил из темноты кто-то из рабочих. — А господин главный архитектор тут и ни при чем, мы сами виноваты.
— Мне плевать, кто виноват! — бушевал Алексеев. — Что я, мальчишка, чтобы меня купали в гипсе, как дурака? Я буду жаловаться! И имейте в виду, мсье: у меня испорчена енотовая шуба, фрак, разбиты очки и сломана трость. Да, и часы потеряны…
— Но вы целы? — с трудом выталкивая из горла горячий комок воздуха, спросил Огюст.
— Исключительно чудом! Чудом, слышите! — прорычал профессор.
Монферран охнул и, придерживаясь рукой за балюстраду, осел на порфировые ступени иконостаса.