Собрание сочинений, том 25, ч.1

Энгельс Фридрих

Не подлежит никакому сомнению, — и именно этот факт привел к совершенно ошибочным взглядам, — что великие революции, происшедшие в торговле в XVI и XVII веках в связи с географическими открытиями [91] и быстро подвинувшие вперед развитие купеческого капитала, составляют один из главных моментов, содействовавших переходу феодального способа производства в капиталистический. Внезапное расширение мирового рынка, возросшее разнообразие обращающихся товаров, соперничество между европейскими нациями в стремлении овладеть азиатскими продуктами и американскими сокровищами, колониальная система — все это существенным образом содействовало разрушению феодальных рамок производства. Между тем современный способ производства в своем первом периоде, мануфактурном периоде, развивался только там, где условия для этого создались еще в средние века. Стоит сравнить, например, Голландию с Португалией ^{87} . А если в XVI и отчасти еще в XVII столетии внезапное расширение торговли и создание нового мирового рынка оказали решающее влияние на падение старого и на подъем капиталистического способа производства, то это, напротив, «произошло на основе уже созданного капиталистического способа производства. Мировой рынок сам образует основу этого способа производства. С другой стороны, имманентная для последнего необходимость производить в постоянно увеличивающемся масштабе ведет к постоянному расширению мирового рынка, так что в этом случае не торговля революционизирует промышленность, а промышленность постоянно революционизирует торговлю. И торговое господство теперь связано уже с

большим или меньшим преобладанием условий крупной промышленности. Стоит сравнить, например, Англию и Голландию. История упадка Голландии как господствующей торговой нации есть история подчинения торгового капитала промышленному капиталу. Препятствия, которые ставят разлагающему влиянию торговли внутренняя устойчивость и структура докапиталистических национальных способов производства, разительно обнаруживаются в сношениях англичан с Индией и Китаем. Единство мелкого земледелия с домашней промышленностью образует здесь широкий базис способа производства, причем в Индии к этому присоединяется еще форма деревенских общин, покоящихся на общинной собственности на землю, которые, впрочем, были первоначальной формой и в Китае. В Индии англичане немедленно применили свою непосредственную политическую и экономическую силу как правители и получатели земельной ренты для того, чтобы разрушить эти маленькие экономические общины ^{88} . Их торговля оказывает здесь революционизирующее влияние на способ производства лишь постольку, поскольку они дешевизной своих товаров уничтожают прядение и ткачество, исконную неразрывную часть этого единства промышленно-земледельческого производства, и таким образом разрушают общину. Но даже здесь это дело разложения удается им лишь постепенно. Еще медленнее разрушалась община в Китае, где непосредственная политическая власть не приходит на помощь. Большая экономия и сбережение времени, происходящие от непосредственного соединения земледелия и мануфактуры, оказывают здесь самое упорное сопротивление продуктам крупной промышленности, в цену которых входят faux frais ^{89} повсюду пронизывающего их процесса обращения. В противоположность английской, русская торговля, напротив, оставляет незатронутой экономическую основу азиатского производства ^{90} .

91

Маркс имеет в виду резкое падение с конца XV столетия роли Генуи, Венеции и других городов Северной Италии в транзитной торговле, происшедшее в результате великих географических открытий того времени: открытия Кубы, Гаити и Багамских островов, материка Северной Америки, морского пути в Индию вокруг южной оконечности Африки и, наконец, материка Южной Америки. — 365.

Переход от феодального способа производства совершается двояким образом. Производитель становится купцом и капиталистом в противоположность земледельческому натуральному хозяйству и связанному цехами ремеслу средневековой городской промышленности. Это действительно революционизирующий путь. Или же купец непосредственно подчиняет себе производство. Как ни велико историческое значение последнего пути в качестве переходной ступени, — примером чего может служить хотя бы английский clothier^{91} XVII столетия, подчиняющий своему контролю ткачей, остававшихся тем не менее самостоятельными, продавая им шерсть и скупая у них сукно, — все же этот путь сам по себе не ведет к перевороту в старом способе производства, так как он скорее консервирует и удерживает его как свою предпосылку. Таким образом, например, еще вплоть до середины настоящего столетия фабрикант во французской шелковой промышленности, в английской чулочной и кружевной промышленности по большей части лишь номинально был фабрикантом, в действительности же — просто купцом, который предоставлял ткачам работать их старым кустарным способом и господствовал над ними только как купец, на которого они фактически и работали^{92}. Подобные отношения повсюду стоят на пути действительного капиталистического способа производства и гибнут по море его развития. Не совершая переворота в способе производства, они только ухудшают положение непосредственных производителей, превращают их в простых наемных рабочих и пролетариев при худших условиях, чем у рабочих, непосредственно подчиненных капиталу, и присвоение их прибавочного труда совершается здесь на основе старого способа производства. Такие же отношения, лишь несколько модифицированные, существуют в части лондонского ремесленного производства мебели. В особенности в Тауэр-Хамлетс оно поставлено на весьма широкую ногу. Все производство разделено на множество независимых одна от другой отраслей. Одно предприятие изготовляет только стулья, другое — только столы, третье — только шкафы и т. д. Но самые эти предприятия ведутся более или менее ремесленным способом мелким мастером с немногими подмастерьями. Однако производство оказывается слишком массовым для того, чтобы можно было работать непосредственно на частных потребителей. Покупатели здесь — владельцы мебельных магазинов. По субботам мастер отправляется к ним и продает свой продукт, причем они торгуются относительно цены совершенно так же, как в ломбарде торгуются относительно размеров ссуды под ту или другую вещь. Эти мастера вынуждены продавать свои продукты еженедельно уже для того, чтобы в следующую неделю иметь возможность снова купить сырой материал и уплатить заработную плату. При таких обстоятельствах они по существу служат лишь посредниками между купцом и своими собственными рабочими. Собственно капиталистом является здесь купец, который кладет себе в карман большую часть прибавочной стоимости^{93}. Сходное явление наблюдается при переходе в мануфактуру тех отраслей, которые раньше велись ремесленным способом или как побочные отрасли сельской промышленности. В зависимости от технического уровня развития этого мелкого самостоятельного производства, — там, где оно само уже применяет машины, допускаемые ремесленным производством, — совершается и переход к крупной промышленности; машина приводится в движение уже не рукой, а паром, как это, например, происходит в последнее время в английском чулочно-вязальном производстве.

Итак, переход совершается трояким образом: во-первых, купец непосредственно становится промышленником; это имеет место в отраслях ремесла, основанных на торговле, в частности, в производстве предметов роскоши, которые вместе с сырьем и рабочими ввозятся купцами из-за границы, как в пятнадцатом веке в Италию из Константинополя. Во-вторых, купец делает своими посредниками (middlemen) мелких мастеров или прямо покупает у самостоятельного производителя; номинально он оставляет его самостоятельным и оставляет без изменения его способ производства. В-третьих, промышленник становится купцом и непосредственно производит в крупных размерах для торговли.

В средние века, как правильно говорит Поппе, купец был только «передатчиком» товаров, произведенных цеховыми ремесленниками или крестьянами [93] . Купец становится промышленником, или, точнее, заставляет работать на себя ремесленную, в особенности же сельскую мелкую промышленность. С другой стороны, производитель становится купцом. Например, мастер, сукнодел, вместо того чтобы получать шерсть от купца постепенно, небольшими партиями, и обрабатывать ее для него с помощью своих подмастерьев, сам покупает шерсть или пряжу и продает свое сукно купцу. Элементы производства входят в процесс производства как купленные им самим товары. И вместо того чтобы производить для отдельного купца или для определенных заказчиков, сукнодел производит теперь для всего торгового мира. Сам производитель — купец. Торговый капитал совершает уже только процесс обращения. Первоначально торговля была предпосылкой для превращения цехового и сельского домашнего ремесла и феодального земледелия в капиталистические производства. Она развивает продукт в товар отчасти тем, что создает для него рынок, отчасти тем, что доставляет новые товарные эквиваленты, а для производства — новые сырые и вспомогательные материалы, и тем самым вызывает к жизни новые отрасли производства, которые с самого начала основываются

на торговле: на производстве для рынка и для мирового рынка и на условиях производства, доставляемых мировым рынком. Как только мануфактура до некоторой степени окрепла, она, — а еще больше крупная промышленность, — сама создает себе рынок, завоевывает его своими товарами. Теперь торговля становится слугой промышленного производства, для которого постоянное расширение рынка является жизненным условием. Постоянно расширяющееся массовое производство переполняет наличный рынок и потому постоянно расширяет этот рынок, раздвигает его рамки. Что ограничивает это массовое производство, так это не торговля (поскольку последняя выражает лишь существующий спрос), а величина функционирующего капитала и степень развития производительной силы труда. Промышленный капиталист постоянно имеет перед собой мировой рынок, он сравнивает и постоянно должен сравнивать свои собственные издержки производства с рыночными ценами не только в своей стране, но и с мировыми ценами. В более ранние периоды это сравнение выпадает на долю почти исключительно купцов и обеспечивает таким образом торговому капиталу господство над промышленным капиталом.

93

I. H. М. Рорре. «Geschichte der Technologie seit der Wiederherstellung der Wissenschaften bis an Ende des achtzehnten Jahrhunderts». Band I, Gottingen, 1807, S. 70. — 369.

Первое теоретическое освещение современного способа производства — меркантилистская система — по необходимости исходило из поверхностных явлений процесса обращения в том виде, как они обособились в движении торгового капитала, и потому оно схватывало только внешнюю видимость явлений. Отчасти потому, что торговый капитал есть первая свободная форма существования капитала вообще. Отчасти вследствие того преобладающего влияния, какое он имел в первый период переворота в феодальном производстве, в период возникновения современного производства. Подлинная наука современной политической экономии начинается лишь с того времени, когда теоретическое исследование переходит от процесса обращения к процессу производства. Правда, капитал, приносящий проценты, — тоже древняя форма капитала. Но почему меркантилизм не делает его своим отправным пунктом, а, напротив, относится к нему полемически, это мы увидим впоследствии.

Отдел пятый

ДЕЛЕНИЕ ПРИБЫЛИ НА ПРОЦЕНТ И ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬСКИЙ ДОХОД. КАПИТАЛ, ПРИНОСЯЩИЙ ПРОЦЕНТЫ

Глава двадцать первая

КАПИТАЛ, ПРИНОСЯЩИЙ ПРОЦЕНТЫ

При первом рассмотрении общей или средней нормы прибыли (отдел II этой книги) эта последняя не выступала еще перед нами в своем законченном виде, так как выравнивание прибылей представлялось еще просто выравниванием промышленных капиталов, вложенных в различные сферы производства. Это рассмотрение было дополнено в предыдущем отделе, где исследовались участие торгового капитала в этом выравнивании и торговая прибыль. Общая норма прибыли и средняя прибыль предстали теперь в более узких границах, чем прежде. В ходе дальнейшего исследования следует иметь в виду, что, говоря об общей норме прибыли, или о средней прибыли, мы подразумеваем это последнее значение, т. е. говорим лишь о средней норме в ее законченном виде. А так как норма эта теперь одинакова для промышленного и для торгового капитала, то, поскольку речь идет только об этой средней прибыли, нет также необходимости впредь делать различие между промышленной и торговой прибылью. Независимо от того, вложен ли капитал в сферу производства как промышленный капитал или в сферу обращения как торговый капитал, он приносит pro rata^{94}своей величине одну и ту же годовую среднюю прибыль.

Деньги, взятые здесь как самостоятельное выражение известной суммы стоимости, — независимо от того, существует ли она в действительности в форме денег или товара, — могут на основе капиталистического производства быть превращены в капитал и вследствие такого превращения из стоимости данной величины становятся стоимостью самовозрастающей, увеличивающейся. Они производят прибыль, т. е. дают капиталисту возможность выжимать из рабочих и присваивать определенное количество неоплаченного труда, прибавочный продукт и прибавочную стоимость. Тем самым помимо потребительной стоимости, которой они обладают в качестве денег, они приобретают добавочную потребительную стоимость, именно ту, что они функционируют как капитал. Их потребительная стоимость состоит здесь как раз в той прибыли, которую они производят, будучи превращены в капитал. В этом качестве потенциального капитала, средства для производства прибыли, деньги становятся товаром, но товаром sui generis^{95}. Или, что сводится к тому же, капитал как капитал становится товаром^{96}.

Предположим, что годовая средняя норма прибыли равняется 20 %. В таком случае машина стоимостью в 100 ф. ст., применяемая в качестве капитала при средних условиях и среднем уровне знания дела и целесообразной деятельности, дала бы прибыль в 20 фунтов стерлингов. Из этого следует, что человек, располагающий 100 ф. ст., обладает силой превратить 100 ф. ст. в 120, или произвести прибыль в 20 фунтов стерлингов. Он обладает потенциальным капиталом в 100 фунтов стерлингов. Если этот человек уступает эти 100 ф. ст. на год другому, который действительно применит их как капитал, то он дает ему силу произвести 20 ф. ст. прибыли, произвести прибавочную стоимость, которая ничего ему не стоит, за которую он не уплачивает никакого эквивалента. Если это последнее лицо уплачивает собственнику этих 100 ф. ст. в конце года, предположим, 5 ф. ст., т. е. часть произведенной прибыли, то оно оплачивает таким образом потребительную стоимость этих 100 ф. ст., потребительную стоимость их функции как капитала, функции производить 20 ф. ст. прибыли. Часть прибыли, уплачиваемая владельцу этих денег, называется процентом, что, следовательно, является не чем иным, как особым названием, особой рубрикой той части прибыли, которую функционирующий капитал должен выплатить собственнику капитала вместо того, чтобы положить ее в собственный карман.

Ясно, что обладание этими 100 ф. ст. дает их собственнику силу присвоить процент, некоторую часть прибыли, произведенной его капиталом. Если бы он не отдал этих 100 ф. ст. другому лицу, то это последнее не могло бы произвести прибыль, вообще не могло бы функционировать в качестве капиталиста по отношению к этим 100 фунтам стерлингов^{97}.

Говорить в данном случае вместе с Гилбартом (см. примечание) об «естественной справедливости» — бессмыслица. Справедливость сделок, совершающихся между агентами производства, основывается на том, что эти сделки как естественное следствие вытекают из отношений производства. Юридические формы, в которых эти экономические сделки проявляются как добровольные действия участников, как выражения их общей воли и как обязательства, к выполнению которых каждую из сторон принуждает государство, — эти юридические формы, будучи только формами, не могут сами определить этого содержания сделок. Они только выражают его. Содержание это является справедливым, поскольку оно соответствует способу производства, адекватно ему. Оно несправедливо, поскольку противоречит ему. Рабство на основе капиталистического способа производства несправедливо; точно так же несправедлив и обман на качестве товара.

Эти 100 ф. ст. производят прибыль в 20 ф. ст. потому, что они функционируют как капитал — промышленный или торговый капитал. Однако sine qua non^{98} такого функционирования их в качестве капитала является расходование их как капитала, следовательно, расходование денег на покупку средств производства (при капитале промышленном) и на покупку товара (при капитале торговом). Но чтобы деньги могли быть израсходованы, они должны быть налицо. Если бы А, собственник этих 100 ф. ст., израсходовал их на свое личное потребление или удержал их при себе как сокровище, то В, функционирующий капиталист, не мог бы израсходовать их как капитал. Он затрачивает не свой капитал, а капитал, принадлежащий А, по он не может затратить капитала, принадлежащего А, помимо воли A. Таким образом, в действительности эти 100 ф. ст. как капитал первоначально расходуются капиталистом А, хотя вся функция его в качестве капиталиста ограничивается этим расходованием 100 ф. ст. как капитала. Поскольку дело касается этих 100 ф. ст., то В лишь потому функционирует как капиталист, что А передает ему эти 100 ф. ст. и таким образом расходует их как капитал.