Собрание сочинений (Том 4)
Шрифт:
– Рыбаков здесь живет?
– спросил он, стоя в дверях и покачиваясь.
От телеграммщика пахло вином, он был небритый, с черной щетиной до самых глаз. Шапка куда-то на затылок съехала. Того и гляди, свалится.
Дед на него посмотрел, весь передернулся. Молча расписался, протянул руку за телеграммой.
– Э-э, нет!
– засмеялся телеграммщик. Пощелкал пальцами.
– За доставочку! А то голова болит. Три дня все-таки под снегом сидел. Один на один с ней, родимой.
Дедушка взял у мамы двадцать
– Слышь!
– сказал он деду.
– Тут говорят, генерал какой-то нас откопал!
– Говорят!
– ответил дед.
– Ну, до свидания!
Пьяный рукой махнул.
– Чтоб ему неладно было!
– воскликнул.
– Лучше бы не откапывал! Как хорошо! На работу идти не надо! Телеграммы эти проклятые никто не шлет!
– Ты что, - спросил дед, - три дня с бутылкой в обнимку?
– Ага!
– радостно крикнул телеграммщик.
– А генералов этих не звал никто. Подумаешь, генерал! Да я сам, может, майор! Может, и я бы сейчас до генерала дослужился.
Из кухни мама вышла, велела мне в комнату идти. Я не хотел. Боялся деда оставить. Вдруг этот пьяный тут разбушуется? Но дедушка мне кивнул. Сказал:
– Иди, Антошка! Не гляди на этого майора. Мне и то страшно на него смотреть.
Я ушел. Но из комнаты ведь все слышно.
– Не пужайся!
– сказал телеграммщик.
– Чего такой пужливый? Небось на войне не был? Небось в тылу отсиделся!
Я думал, после этих слов дедушка на него закричит. Выгонит из прихожей. Но он промолчал. А пьяный болтал.
– Зря отсиделся!
– говорил он.
– На войне хорошо! На войне я человек был, понимаешь? Все под козырек берут! Что прикажешь, то и сделают! Если ошибся - никто не осудит. Не смеют. Вперед - и все!
Дед молчал.
– Нет, - крикнул телеграммщик, - ты не понимаешь! Война лучше! Вот бы сейчас войну! Я бы снова человеком был!
– Как у тебя язык поворачивается, - сказал дед, - такое говорить? Даже если пьяный.
– Ты чо, ты чо!
– забормотал телеграммщик.
– Думаешь, я Черчилль какой? Войны хочу?
– Давай-ка отсюда, герой!
– насмешливо сказал дед.
– А то вон внук мой тебя слушает! Подумает еще, что ты действительно майор!
– Майор!
– закричал пьяный.
– Если и был майор, так забудь про это. И никому не рассказывай. Армию не позорь. Свое прошлое.
– Ты кто такой?
– заорал телеграммщик.
– Кто такой - меня учить? Подполковник? Полковник? Генерал, может быть? Ха-ха-ха! Генерал! Плевал я на всех генералов!
– Просто человек, - ответил дед.
– Разве этого мало?
Телеграммщик, ругаясь, ушел. В прихожей послышался мамин голос:
– Надо было вызвать милицию.
– Разве поможет?
– ответил дед. Голос у него был усталый, тяжелый. Разве
Дедушка весь вечер ходил молчаливый. Когда его спрашивали что-нибудь, отвечал невпопад. Перед самым сном руку в карман сунул, вытащил бумажку.
Телеграмма! Забыли все про нее.
– "Дорогой Антон, - прочитал дед, - двадцать восьмого марта мне стукнет пятьдесят тчк Непременно прилетай тчк Иванов".
Дед забегал по комнате. Оживился.
– Еду!
– крикнул он маме и отцу.
– Еду!
– крикнул мне.
У меня чуть слезы не выступили. Ведь мы договорились на лыжах покататься в каникулы. В кино вместе походить. Да и вообще мы договаривались весенние каникулы вместе провести. А он уезжает! Уезжает! И про меня забыл!
Дед подошел ко мне. Взял за подбородок. Заглянул в глаза.
– Ольга! Сергей!
– сказал он.
– А мы ведь вместе с Антошкой поедем.
И тут примчалась Анна Робертовна.
– Мон женераль!
– крикнула деду с порога, нас даже не заметив. Дождалась! Наконец-то! Гриша женится! Буду своих внуков нянчить!
Дедушка засмеялся. Спросил:
– Как же мы теперь управимся? Три коляски чужих да еще своя прибавится.
– Мон женераль!
– воскликнула Анна Робертовна, смешно прищурив глаза. Будто земляничное варенье попробовала.
– Прицепим друг к другу. Будет целый поезд.
Мы все так и покатились, представив себе поезд из четырех колясок. И Анна Робертовна вместо паровоза!
ЕГО РОДИНА
Мы путешествуем!
Мы меняем самолеты. Сначала летим на большом "Ту". Потом на небольшом "Иле". Затем на маленьком "Яке". И еще на "Ане". Совсем крохотном. В нем сидят человек двенадцать. И стенки дребезжат.
Мы летим сначала на его родину. Ведь он же вятский. Это где-то от нас далеко. За Уралом. Почти у Москвы.
Дед сказал, когда мы составляли с ним маршрут:
– Надо заехать на родину. Поклониться отцу-матери. Вдруг не придется?
Я эти слова мимо ушей пропустил. Стал его про Москву спрашивать. Про Харьков, где генерал Иванов живет...
И вот "Ан" садится уже. На снежное поле. Мы идем в Дом колхозника. Машины в деревню, где родился дед, не ходят. Добраться можно только на лошади. Вернее, на санях. Нам объясняют, что утром пойдет почта. И с ней захватят нас. Вместо ценных бандеролей, наверное.
Мы устраиваемся в тесной комнатке с маленьким окном. Подоконник широкий, пожалуй, с метр. Дед говорит, тут когда-то был монастырь. И это келья, комната, где монахи жили. Мне забавно, мы тоже, значит, монахи.
Нам говорят, что свет только до двенадцати. Что движок потом выключается. Не понимаю, какой движок? И почему электричество нельзя включить ночью? И почему лампочка светит неровно - то тускло, глазам больно, то ярко.