Собрание сочинений в 4 томах. Том 1. Вечерний звон
Шрифт:
— Я сказал, — мрачно произнес Викентий, — время примирения окончилось. Довольно с тебя этого?
— Мне чудится за твоими словами что-то другое, о чем ты умалчиваешь, но бог с тобой. Может быть, мне действительно только кажется. — Таня поцеловала отца. — Я очень рада. Живи как хочешь и в каком хочешь звании, лишь бы без идей. Теперь я хочу посоветоваться с тобой и попросить у тебя помощи.
— О чем, родимая?
Я хочу переехать в Дворики. Полицейский надзор за мной окончился, и я могу жить где угодно. Кроме,
— Так-так. Да, ведь я обещал тебе помочь открыть в Двориках больницу. Подумаем, подумаем, — оживился Викентий. — Конечно, тебе надо ехать в Дворики. Дом запущен, осиротел, ты снова согреешь его. Там сейчас живет отец Василий, но он уйдет по одному моему слову. Значит, с Самарой покончено?
— В Самаре у меня близких нет. Флегонт все время в разъездах. А в Двориках Лука Лукич, Ольга Михайловна…
— Ольга Михайловна! — Взгляд Викентия потускнел. — Ольга Михайловна! — повторил он с грустью. — Как она живет, не знаешь? — В голосе его послышалась тоска.
— Здорова, строит новую школу. Мне писал об этом Лука Лукич.
— Лука Лукич… Жив еще?
— Жив.
Викентий закрыл глаза и долго молчал.
— Так как же, — спросила Таня, — можешь ты для меня что-нибудь сделать?
— Разумеется, разумеется, — снова торопливо заговорил Викентий. — И с внуками буду нянчиться. — Он рассмеялся. — Странно! Ты женщина, у тебя будет ребенок… Но для меня ты будешь всегда ребенком.
— Вот и хорошо! — Спокойный тон и счастливый смех отца успокоили Таню. — Ты вернешься в Дворики?
— В Дворики? — Викентий на минуту задумался. — Да, да, конечно, вернусь, — сказал он, но как-то вскользь. — Там хорошо, там тихо. Наш сад, пруд в камышах… Луна над ним… Надин портрет в спальне… Покойница мать порадовалась бы, глядя на тебя! Ты такая умная, образованная. Ах, мать, мать, рано ты покинула нас!..
Говорить больше было не о чем. Викентий снова погрузился в свои думы.
Загудел соборный колокол, призывая богомольцев к торжественной вечерне.
Викентий встал, засуетился.
— Ты завтра ко мне не приходи, завтра прибывает государь, охраны набьют, суматоха начнется, — сказал он, надевая дрянную скуфейку. — Приходи послезавтра в такое же время. Или даже попозже… Да, — вспомнил он, — где ты устроилась?
— Пока нигде.
— Хорошо, я скажу отцу Паисию, он пристроит тебя где-нибудь в монастыре. Для тебя место найдется.
Таня растерялась от такого неожиданного предложения. Члены Саратовского комитета долго ломали голову, где бы Тане устроить конспиративную квартиру в Сарове.
— Что ж, спасибо, ответила она с равнодушным видом. — Я ведь, собственно, на несколько дней. Повидаюсь с тобой еще раз и обратно в Самару. Где я разыщу Паисия?
— Это такой толстый монах с рыжей бородой. Да его тут все знают. Я ему скажу… Увижу у вечерни и замолвлю словечко.
—
— Вот-вот, именно… Припадает на правую ногу.
— Он провожал меня сюда. Ты уверен, что он устроит меня в монастыре?
— Если я ему скажу, он тебе хоромы отведет. — Викентий торопливо поцеловал дочь. — Ты после вечерни найди его, он все сделает.
Они вышли. Викентий направился в собор. Шел он, скрестив руки на груди, опустив голову, как бы погруженный в глубокую задумчивость. Таня посмотрела ему вслед, пожала плечами. Поведение отца за эти полчаса было так противоречиво, что объяснить его она ничем не могла.
Делать в монастыре до конца вечерни ей было нечего, и она решила побродить по берегу Саровки. Ей пришлось долго ждать у ворот: толпы богомольцев валили в собор, давя друг друга, толкаясь и изрыгая ругательства. Снова появились для наведения порядка стражники, послышался свист нагаек…
Когда толпа схлынула, Таня миновала березовую рощицу, вышла в поле, прошла с полверсты лощиной и на берегу речушки увидела Луку Лукича — он поил лошадь. Телега стояла на опушке леса, невдалеке от берега. Иван спал; свежий воздух и разнообразие путешествия несколько оживили его. Под телегой храпел Андриян.
— Что мой сынок? — спросил Лука Лукич после объятий, поцелуев и многочисленных вопросов и восклицаний с обеих сторон. Имя Флегонта он остерегался произносить.
— Здоров, — ответила коротко Таня, а сердце заныло! «Здоров ли, жив ли, на свободе ли?»
— Слава богу! — Лука Лукич облегченно вздохнул. — Трудная его дорожка.
— Он не жалуется.
Расспросив свекра о селе, об Ольге Михайловне и других знакомых, Таня объявила Луке Лукичу о своем намерении переехать в Дворики и открыть больницу. Лука Лукич был вне себя от счастья, а узнав, что он скоро (в который раз!) будет дедом, совсем растаял.
— Давненько я не нянчился с ними, — сказал он умиленно. — На старости лет оно и занятно. Ежели господь и угодник Серафим не удостоят Ивана своей милостью, ежели суждено ему скоро кончить путь жизни, — разделю, размотаю свой дом, как того желают мои злодеи. И будем мы с тобой, доченька, жить-поживать, добра наживать. А насчет больницы не тревожься: мир на такое дело раскошелится. Не беспокойся, устроим все в наилучшем виде.
Таня обняла и поцеловала Луку Лукича, а он даже прослезился от такой неожиданной ласки, — Таня была сдержанна в проявлении своих чувств.
— Ну и хорошо, — бормотал он, — ну и ладно! Подложим колоду этой старой хрычовке Фетинье.
Таня рассказала Луке Лукичу о встрече с отцом, о том, что застала у него разряженную в пух и прах Фетинью.
Лука Лукич покачивал головой, охал и вздыхал.
— Хитрющая, стерва, ох, хитрющая!.. Допер наш государь до точки, прости меня, господи… Экую дрянь в дому держит.