Собрание сочинений в 4 томах. Том 1. Вечерний звон
Шрифт:
— Не в этом суть, Федор Федорович! По собранным нами сведениям, Сторожев личность очень любопытная. Мужик и пролетарий, но развит, начитан. Такие, знаете, книжечки штудировал!..
Филатьев позвонил. Вошел жандарм.
— Сторожева! — приказал Филатьев.
Кичин подошел к окну.
Вечерело, а дождь, начавшийся утром, не переставал лить, и на улицах творилось черт знает что.
Жандарм ввел заключенного. Филатьев махнул рукой, жандарм вышел.
Флегонт остановился у порога. В этот момент все, что так отличало Сторожевых, вдруг особенно стало заметным и во Флегонте: леденящее выражение
— Садитесь, — приветливо сказал Филатьев.
— Зачем вызывали? — резко спросил Флегонт. — Я все сказал, а чего не сказал, того не скажу.
«О господи, твоя воля! — подумал прокурор и зевнул. — До чего же все это надоело! Я же его предупреждал!»
— Мы готовы не тревожить вас, если вы пойдете нам навстречу, — любезно заговорил Филатьев. — Вы небось думаете: снова кто-то будет стучать кулаком по столу и совать вам под ребро револьвер. Между тем, хотите — верьте, хотите — нет, эти грубые приемы противны мне. Вам-то с ними приходится сталкиваться редко, а мне они просто, знаете, надоели.
Кичин застонал: «Какой цинизм, боже мой, какой цинизм!..
— Так что не будем упрямиться. Да и к чему? Ведь мы с вами старые друзья. Вы не узнали меня, а?
Только теперь Флегонт, все время думавший, где он видел этого прохвоста, вспомнил, что ему пришлось встречаться с ним в Тамбове.
— Бородка, бородка, Флегонт Лукич, изменила мою внешность, потому и не признали! — посмеивался Филатьев. — А вас забыть мудрено, громадны же вы, право! Будем разговаривать как старинные, так сказать, знакомцы, а? Начистоту. Вот допросы ваших друзей и единомышленников. С головой они вас выдали, Флегонт Лукич. Не подлецы ли, а? — Филатьев выкинул на середину стола листы бумаги. — Присаживайтесь, посмотрите, если интересуетесь. Секрета из этого я делать не намерен.
— Занятно, — недоверчиво проговорил Флегонт. — Так-таки и с головой? — Он сел в кресло.
— Читать даже противно. Есть же на свете негодяи… Например, небезызвестные вам Леонтий Слепов и Василий Волынин не раз видели вас на сходках, бывали вместо с вами на заседаниях Центральной рабочей группы… Ну и так далее… Почитайте, сделайте одолжение.
Флегонт начал читать показания.
Кичин сидел у камина, скучал, изредка издавал слабый стон и хватался за щеку. Филатьев подсел к прокурору и через плечо посматривал на Флегонта. Тот, кончив чтение, бросил бумаги на стол.
— Что скажете?
— Ну, прочел я все эти показания Ну и что?
— Странно в этих показаниях одно. — Филатьев незаметно подмигнул прокурору. — Вы из-за этих самых мерзавцев, можно сказать, несли голову на плаху, а они же вас выдали.
Филатьеву почудилось, будто его слова произвели впечатление. Он с удовольствием подумал, что, пожалуй, этот человек как раз то самое, что ему нужно.
Настоящий питерский рабочий и сам из мужиков! Лучшего деятеля для работы среди крестьян и не придумать!
— Этих людей вы мне не предъявили, заговорил Флегонт. — Что они на меня показывали, то мне неизвестно. Неизвестно мне и другое: они ли именно стали предателями? Ну, допустим, они. Не ради них я шел в это дело.
— Да, да, не стоит об этих подлецах говорить. Признаться, не для того я вас вызвал, чтобы допрашивать. Чего уж там допрашивать, батенька: вся ваша жизнь
— Ну так дайте его! — насмешливо ответил Флегонт.
— К тому и веду, любезнейший Флегонт Лукич! — подхватил Филатьев. — но что для этого надо? Чтобы все подпольные идеи вышли на божий свет! Чтобы, с одной с одной стороны, они не представляли из себя запретного и, уж по одному этому, заманчивого плода, но, с другой стороны, чтобы эти идеи звали не к разрушению и несогласию, а к строительству, к гармонии.
— Занятно, — сказал Флегонт. — Это, стало быть, что же выходит? Выходит, что охранка хочет подмалевать всех под единый колер?
— Тон ваш мне непонятен, — сдерживая раздражение, проговорил Филатьев. — При чем тут охранка и какое-то там подмалевывание? Власть представит возможность рабочим и крестьянам открыто выражать свои недовольства, высказывать свои нужды и претензии к обидчикам. Пусть люди живут, содействуя прогрессу, а не становясь на путь противоречия правительству, которое единственно тем и озабочено, чтобы жизнь и быт тружеников прогрессировали к лучшему.
— Знаем мы этот прогресс, — с ухмылкой возразил Флегонт. — Ну ладно, что же дальше?
«Ну и мошенник! — подумалось ему. — Ишь ты, куда гнет!..»
— Ловко! — с восхищением заметил Флегонт. — Ловко, что и говорить! Вот то же самое мы слышали от легальных марксистов. Вам бы с ними столковаться, вот это была бы компания.
— И столкуемся! И с ними столкуемся, и с вами. — Филатьев был так увлечен собственным красноречием, что не заметил издевательской усмешки Флегонта.
— Но это еще не все, — горячился он. — Мы откроем двери рабочих казарм, народных домов, клубов, сельских общественных заведений. И пусть там народ честно и правдиво излагает свои требования. Более того, мы будем просить, мы умолять будем, чтобы умнейшие революционные лидеры руководили этой грандиозной дискуссией идей, этим невиданным в мире союзом мира, гармонии, доброго согласия.
— Здорово! — подзадоривал Филатьева Флегонт. — Вот уж что здорово, то здорово! Но ведь все это пока одни разговоры. А народ, вы его знаете, он все насчет послаблений будет гнуть. Как же насчет того распорядитесь?
— Бесценный! — проговорил сияющий Филатьев. — Я только и ждал этого вопроса. Вот что значит здоровая крестьянская натура! Ну ясно, без экономики ни шагу. Но и тут можно без всяких скандалов. Зачем социалистам тайно подбивать рабочих на забастовки? Помилуйте! Можно регулировать страсти идейные и страсти экономические.