Собрание сочинений в 4 томах. Том 3. Закономерность
Шрифт:
— Слушай, Иван. Давно я тебе собирался сказать вот что. Ты в «Зеленом круге» бывал?
— Нет. А что?
— А мы вот с Ксенией были. Мне рассказывали, что там режиссером был какой-то мудрец. Уж так он намудрил, что чуть не довел театр до точки. А вы зеваете! Займись этим делом. И поскорей!
Зазвонил телефон. Ксения Григорьевна взяла трубку.
— Его нет дома, — сказала она. — Не знаю! В Индию уехал! Что? А почему бы не в Индию? — Она засмеялась.
— Кто там? — спросил Сергей Иванович.
—
Сергей Иванович взял трубку. Алексей Силыч рассказывал Сергею Ивановичу, видимо, что-то очень смешное — Сторожев, слушая его, заходился смехом.
— Ну, я пойду! — Карнаухов встал. — Душно здесь. Оля, вы не хотите погулять?
Оля колебалась. Карнаухов ей нравился. И хорош, и ласков, и все так чудесно у него получается. А удобно ли гулять с ним ночью? Кто их знает, городских! Приезжал к ним один. С виду — ученый, а на деле вахлаком оказался…
— Иди, иди, — пробормотал Сергей Иванович. — Я бы вам аллею показал, где целоваться удобно. Да идти неохота.
— Ну, вот, — обиделся Иван. — Мне уж нельзя уж…
— Да уж тебе уж лучше молчать уж, — сказал Сергей Иванович. — Ну, идите. Впрочем, погоди, ты мне нужен. Оля, он сегодня гулять не пойдет, у меня с ним разговор.
Виктор поднялся.
— Я пойду, — сказал он. — Мне очень у вас понравилось.
— Нет, нет, у нас с вами тоже разговор. Ксения, я через полчаса освобожусь. Ты ложись.
— Я еще посижу. У меня куча тетрадей.
Сторожев, Виктор и Карнаухов прошли в кабинет Сергея Ивановича. Несколько минут они разговаривали о всяких городских событиях. Сергей Иванович втягивал в разговор Виктора, задавал ему то один, то другой вопрос — будто случайно…
Глаза его пытливо всматривались в юношу.
Карнаухов недоумевал, ему казалось странным, что секретарь губкома тратит так много времени на этого паренька. Он готов был рассердиться на Сторожева, который расстроил его прогулку с Олей, но Сергей Иванович как-то боком посмотрел на Карнаухова, и тот успокоился.
— Вот, Ваня, — сказал Сергей Иванович, — этот товарищ — писатель и поэт. Ты все мне жаловался, что молодежь у нас серая, а вот товарищ Ховань пишет рассказы и стихи.
— М-да, — буркнул Карнаухов.
— Вот тебе и «м-да». Он, может быть, Пушкиным будет, а ты его в глаза не видел.
— Не могу я всех знать, — огрызнулся Карнаухов.
Сторожев как бы не заметил раздраженной реплики Карнаухова.
— Ну, Виктор, расскажите нам о вашей жизни. Если, конечно, хотите. Я просто так, по-человечески интересуюсь. С писателями встречаюсь впервые. Ты тоже, Ваня?
Карнаухов кивнул.
Виктор рассказал о детстве, об отце. И чем больше он рассказывал, тем серьезнее становился Сергей Иванович.
Карнаухов уже забыл о своем раздражении и несостоявшейся прогулке
Виктор не обманывал своих слушателей. Его щеки горели, он нервно сжимал пальцы, теребил волосы и говорил без умолку, словно боясь, что его не дослушают.
— Жалко было отца? — спросил Карнаухов Виктора, когда тот окончил рассказ.
— Жалко.
— Вы богато жили? — спросил Сергей Иванович.
— Да.
— А теперь плоховато?
— Неважно.
— Жалко иногда старого?
— Жалко.
Все замолчали.
— Мстить, конечно, за отца собирались? — Сергей Иванович поднял глаза на Виктора.
— Собирался, — напрямик сказал Виктор.
— В порядке вещей. Вам лет двенадцать было? Теперь одумались, поняли, кто прав, кто виноват?
— Немного.
— Правильно. А потом: это гниющее болото, безработица… Так ведь? Кисельная жизнь. Вот и потянулся в петлю. Прав я?
— Да, — признался Виктор и удивился: как быстро Сторожев понял его.
— Слушаешь, Карнаухов?
— Слушаю.
— Их понимать надо, — как бы про себя заметил Сторожев и снова обратился с каким-то вопросом к Виктору.
Потом вышло так, что Виктор рассказал о своей раздвоенности, о пустоте, о сомнениях, о тоске.
Сергей Иванович полузакрыл глаза, слушая Виктора. Он не прерывал его, лишь изредка бросал на него прямые взгляды. Он понял, что Виктор чего-то не договаривает, что у него есть что-то скрытое, больное. Это понимал и Карнаухов. Он почувствовал себя в чем-то виноватым перед этим парнем, который мечется из стороны в сторону.
Карнаухову вспомнились разговоры со Сторожевым, посещение школы, беседы с Компанейцем…
«Что-то у меня не так, — подумалось ему, — что-то мы упускаем. А-а, черт, эти заседания да собрания!..» — Карнаухов покраснел, сам не зная почему, встал, подошел к столу и принялся перебирать книги.
«Когда он успевает читать?» — удивился Карнаухов при виде подчеркнутых фраз и замечаний, сделанных на полях.
— Ты послушай товарища, — сурово окликнул его Сергей Иванович. — Это, брат, интересней книг.
Карнаухов снова сел. Виктор кончил повесть о своей жизни.
— Ничего не видно впереди хорошего, и не знаю, есть ли оно, — сказал он глухо.
— Не надо расстраиваться. — Сергей Иванович подвинулся ближе к Виктору. — Если бы мы, большевики, не понимали вас и многих, подобных вам, мы бы не были большевиками. — Он помолчал. — Ничего! Скоро жизнь захватит вас! Все, что вы видите, все, что приводило вас в отчаяние, пугало, ввергло в какую-то, как вы говорите, туманную пустоту, все это было подготовкой к настоящей жизни. Без этой подготовки ничего бы у нас не вышло. Если бы нам не мешали, сколько бы мы уже сделали!