Собрание сочинений в 4 томах. Том 3. Закономерность
Шрифт:
В «центре» уже шептались, правда, очень тихо, почти шепотом, о переходе (при благоприятных условиях), власти в руки «технократии»…
Богданов все пристальнее присматривался к Льву, а тот к Богданову.
Впрочем, до поры до времени в разговорах с Богдановым Лев ограничивался только анекдотами, а политических тем решительно избегал.
Был случай, когда Лев, как бы вскользь, выразил свое преклонение перед вожаками троцкистов и глубочайшее сожаление по поводу того, что им «мешают развернуться»…
Богданов резко оборвал его.
Льву
Как-то вечером Лев и Богданов сидели в столовой и пили чай. Разговор шел о разных отвлеченных вещах — о любви, ревности, счастье. Расстегнув ворот гимнастерки, Богданов тоном наставника поучал Льва.
Разговор зашел о дружбе.
— Вот вы коммунист, — сказал Лев, — а я беспартийный. Даже показался вам вначале подозрительным. Так ведь? Ну, скажите откровенно! Я не обижусь, ей-богу. Я же вас понимаю. Ну, ясно, каждый человек для вас — живая опасность. Вам со мной дружить как-то неловко, верно ведь? Но, Николай Николаевич! Неужели в принципе не может быть такой дружбы? Меня искренне печалит ваша судьба! Я вижу, человек вы больших масштабов, и вдруг такое унижение. Могу я искренне вам сочувствовать? А? Нет, скажите, могу? Конечно, в силу вашего положения, я подчеркиваю это — дружбы между нами быть не должно. Но ведь положение человека в обществе — оно, по-ученому говоря, институт условный. Законы социального равенства создаются в интересах тех же самых социальных, что ли, идей и обстоятельств. Верно? А дружба — это человеческое естество, это природное, или, как это говорят, натуральное право! И понятие это вовсе не условное. Хочу — дружу, хочу — нет. Никаких обязанностей. Души соприкасаются — вот и дружба. Так чему же нравственней подчиняться, Николай Николаевич? Естественному праву или этому самому условному?
Лев говорил все это с неподдельным возбуждением, его глаза сверкали, румянец окрашивал бескровные щеки.
Богданов верил ему… И не верил.
Так, постепенно завоевывая доверие начальника уголовного розыска, Лев наконец добился своего. Теперь к Богданову его друзья и единомышленники приходили открыто.
Чаще прочих у него бывал Анатолий Фролов — человек лет сорока пяти, выглядевший этаким российским чудо-богатырем. Ходил он зимой, в самые лютые морозы, в летнем пальто нараспашку, без шапки, купался в Кне круглый год, отличался отменным здоровьем, аппетитом и не страдал меланхолией, которая так часто навещала Богданова.
Исключенный за антипартийные выступления из партии и восстановленный в ней хлопотами Богданова, Фролов стал доверенным человеком «шефа», — так он называл Николая Николаевича.
Правдами и неправдами Богданов устроил Фролова главным кассиром в банке.
Одна черта влекла Богданова к Фролову: он был умен, бесстрашен и находчив. Ни тем, ни другим, ни третьим Богданов не обладал. Как говорится, хитрость ум у него съела; мужество часто оставляло его; в трудные минуты он терял присутствие духа.
Мимо настороженного внимания Льва не
Однажды они часа два сидели над какими-то списками и считали деньги.
— Мало, мало! Неужели вы не можете помочь организации? — Богданов чертыхнулся.
— Николай Николаевич, как же не помогаю? — заволновался Фролов. — Месяц тому назад взял тысячу. Пятого дня взял пять сотен. Нельзя больше, попадусь. Эго ведь вам не госбанк, где делаются миллиардные дела!
— Вот Петров просит денег. Не дать — нельзя, дать — неоткуда.
— Положеньице! — Фролов поцокал языком.
— Скоро собирается губернская партийная конференция. Нам надо устроить свою.
— А где вы ее соберете?
— Подумать надо, подумать.
— Насчет типографии что слышно, Николай Николаевич?
— А куда ее девать?
— Положеньице.
Вечером Лев позвал к себе Богданова.
— Слушайте, товарищ Богданов, — сказал он, — я вас не обижу, если скажу кое-что?
— Ну?
— Вам, кажется, помещение нужно?
— Откуда вы знаете? Вы что, подслушивали?
— Что вы? Просто слушал.
— Ну, знаете…
— Впрочем, как хотите!
И Лев принялся за книжку.
Богданов и Фролов тщетно искали помещение для подпольной троцкистской конференции. За неделю до нее Фролов пришел к Богданову.
— Ну?
— Ничего.
— Фу, черт, вот дыра!.. В Москве давно бы нашли!
— То Москва, — вздохнул Фролов. — До Москвы далеко. Нам в Москву и не попасть, видно!
— Ничего, попадем, не горюй. Теперь ждать недолго. Вот окончим все это — уеду в Москву. Сяду в какой-нибудь наркомат. А тебя возьму начальником финансового отдела.
— Мечты, мечты! Уедете, забудете.
— Ну, что ты!
— Нервы у меня ужасно истрепались. Понятия о нервах не имел, а теперь не нервы, а мочалки! — проникновенно молвил Фролов. — Покоя просят.
— В санатории отдохнем. Отоспимся, отъедимся. Все будет. Слушай, так что же делать с помещением для конференции?
— Беда.
— Мне тут один человек предлагает… — Богданов не договорил. — В конце концов, — пробормотал он, — возьмем помещение и обратно отдадим. Сальдо в нашу пользу. Особенного ничего нет. Пользы во всяком случае больше, чем вреда.
— Истина!
Когда Фролов ушел, Богданов постучался к Льву.
Поговорив с Львом об охоте, Богданов как бы мимоходом заметил:
— Помнится, вы говорили мне что-то насчет помещения…
— Но вы обиделись. И меня обидели…
— Ну, полно вам!
— Не разберетесь и начинаете…
— Ладно, я не хотел!..
— «Не хотел!» Человек с чистым сердцем, а он…
— Я верю. Ей-богу, какой вы обидчивый.
— Вам очень нужно помещение?
— Не очень. Но может, понадобится.
— Раз не очень, так о чем речь?
— Хорошо, очень нужно.
— Так бы и сказали. Театр «Зеленый круг» знаете? Вот там. В любой день. От трех часов и до семи там, кроме старухи сторожихи, ни души.