Собрание сочинений в одном томе

Высоцкий Владимир Семенович

«Общаюсь с тишиной я…»

Общаюсь с тишиной я, Боюсь глаза поднять, Про самое смешное Стараюсь вспоминать. Врачи чуть-чуть поахали: «Как? Залпом? Восемьсот?..» От смеха ли, от страха ли — Всего меня трясет. Теперь я — капля в море, Я — кадр в немом кино. И двери на запоре — А все-таки смешно. Воспоминанья кружатся Как комариный рой, А мне смешно до ужаса: Мой ужас — геморрой. Виденья всё теснее — Страшат величиной: То с нею я — то с нею, — Смешно, иначе — ной! Не сплю — здоровье бычее, Витаю там и тут, Смеюсь до неприличия, И жду — сейчас войдут… Халат закончил опись И взвился — бел, крылат. «Да что же вы

смеетесь?» — Спросил меня халат. Но ухмыляюсь грязно я И — с маху на кровать. Природа смеха — разная, — Мою вам не понять. Жизнь — алфавит: я где-то Уже в «це-че-ше-ще», — Уйду я в это лето В малиновом плаще. Но придержусь рукою я В конце за букву «я» — <Еще> побеспокою я! — Сжимаю руку я. Со мной смеются складки В малиновом плаще. С покойных взятки гладки, — Смеялся я — вообще. Смешно мне в голом виде лить На голого ушат, — А если вы обиделись — То я не виноват. Палата — не помеха, Похмелье — ерунда, — И было мне до смеха — Везде, на всё, всегда! Часы тихонько тикали — Сюсюкали: сю-сю… Вы — втихаря хихикали, А я — давно вовсю! 1980

«Жан, Жак, Гийом, Густав…»

Жан, Жак, Гийом, Густав — Нормальные французы, — Немного подлатав Расползшиеся узы, Бесцветные, как моль, Разинув рты без кляпа, Орут: «Виват, Жан-Поль, Наш драгоценный папа!» Настороже, как лось, Наш папа, уши — чутки. Откуда что взялось — Флажки, плакаты, дудки? Страшась гореть в аду, Поют на верхней ноте. «А ну-ка, ниспаду Я к ним на вертолете!» «Есть риск! — предупредил Пилот там, на экране, — Ведь шлепнулся один Не вовремя в Иране». «Смелее! В облака, Брат мой, ведь я в сутане, А смерть — она пока Еще в Афганистане!» — И он разгладил шелк Там, где помялась лента, И вскоре снизошел До нас, до президента. Есть папа, но была Когда-то божья мама. Впервые весела Химера Нотр-Дама. Людским химер не мерь — Висит язык, как жало. Внутри ж ее теперь Чего-то дребезжало. Ей был смешон и вид Толпы — плащи да блузки… Ан, папа говорит Прекрасно по-французски. Поедет в Лувр, «Куполь» И, может быть, в Сорбонну, Ведь папа наш, Жан-Поль, Сегодня рад любому. Но начеку был зав Отделом протокола: Химере не сказав Ни слова никакого, Он вышел. Я не дам Гроша теперь за папу. Химеры Нотр-Дам, Опять сосите лапу! <1980>

«Неужто здесь сошелся клином свет…»

Неужто здесь сошелся клином свет, Верней, клинком ошибочных возмезди[й]… И было мне неполных двадцать лет, Когда меня зарезали в подъезде. Он скалился открыто — не хитро, Он делал вид, что не намерен драться, [И в<д>руг] — ножом под нижнее ребро И вон — не вынув, чтоб не зама[ра]ться. Да будет выть-то! Ты не виновата — Обманут я улыбкой и добром. Метнулся в подворотню луч заката И спрятался за мусорным ведром… Еще спасибо, что стою не в луже, И лезвие продвинулось чуть глубже, И стукнула о кафель рукоять, Но падаю — уже не устоять. <1980>

ДВЕ ПРОСЬБЫ

М. Шемякину — другу и брату — посвящен сей полуэкспромт

Мне снятся крысы, хоботы и черти. Я Гоню их прочь, стеная и браня. Но вместо них я вижу виночерпия — Он шепчет: «Выход есть. К исходу дня — Вина! И прекратится толкотня, Виденья схлынут, сердце и предсердие Отпустит, и расплавится броня!» Я — снова я, и вы теперь мне верьте, — я Немногого прошу взамен бессмертия — Широкий тракт, холст, друга да коня; Прошу покорно, голову склоня, Побойтесь Бога, если не меня, — Не плачьте вслед, во имя Милосердия! Чту Фауста ли, Дориана Грея ли, Но чтобы душу дьяволу — ни-ни! Зачем цыганки мне гадать затеяли? День смерти уточнили мне они… Ты эту дату, Боже, сохрани, — Не отмечай в своем календаре или В последний миг возьми и измени, Чтоб я не ждал, чтоб вороны не реяли И чтобы агнцы жалобно не блеяли, Чтоб люди не хихикали в тени, — От них от всех, о Боже, охрани — Скорее, ибо душу мне они Сомненьями

и страхами засеяли! Париж, 1 июня 1980 г.

«Как зайдешь в бистро-столовку…»

Михаилу Шемякину — чьим другом посчастливилось быть мне

Как зайдешь в бистро-столовку, По пивку ударишь — Вспоминай всегда про Вовку: Где, мол, друг-товарищ! <А> в лицо — трехстопным матом, Можешь — хоть до драки, — Про себя же помни: братом Вовчик был Шемяке. Баба, как наседка, квохчет (Не было печали!), — Вспоминай! Быть может, Вовчик — «Поминай как звали». М. Chemiakin — всегда, везде Шемякин, — А посему французский не учи!.. Как хороши, как свежи были маки, Из коих смерть схимичили врачи. . . . . Мишка! Милый! Брат мой Мишка! Разрази нас гром! — Поживем еще, братишка, Po-gi-viom! 1980

«И снизу лед, и сверху — маюсь между…»

И снизу лед, и сверху — маюсь между, — Пробить ли верх иль пробуравить низ? Конечно — всплыть и не терять надежду, А там — за дело в ожиданье виз. Лед надо мною, надломись и тресни! Я весь в поту, как пахарь от сохи. Вернусь к тебе, как корабли из песни, Всё помня, даже старые стихи. Мне меньше полувека — сорок с лишним, — Я жив, тобой и господом храним. Мне есть что спеть, представ перед всевышним, Мне есть чем оправдаться перед ним. 1980

ПЕСНИ ДЛЯ ТЕАТРА И КИНО

«ДЕСЯТЬ ДНЕЙ, КОТОРЫЕ ПОТРЯСЛИ МИР»

«В куски разлетелася корона…»

В куски Разлетелася корона, Нет державы, нету трона, — Жизнь, Россия и законы — Всё к чертям! И мы — Словно загнанные в норы, Словно пойманные воры, — Только — кровь одна с позором Пополам. И нам Ни черта не разобраться, С кем порвать и с кем остаться, Кто за нас, кого бояться. Где пути, куда податься — Не понять! Где дух? Где честь? Где стыд?! Где свои, а где чужие, Как до этого дожили, Неужели на Россию Нам плевать?! Позор Всем, кому покой дороже, Всем, кого сомненье гложет — Может он или не может Убивать! Сигнал! — И по-волчьи, и по-бычьи, И — как коршун на добычу, — Только воронов покличем Пировать. Эй, вы! Где былая ваша твердость? Где былая наша гордость? Отдыхать сегодня — подлость! Пистолет сжимает твердая рука. Конец! Всему конец! Все разбилось, поломалось, — Нам осталась только малость — Только выстрелить в висок иль во врага. 1965

«Войны и голодухи натерпелися мы всласть…»

Войны и голодухи натерпелися мы всласть, Наслушались, наелись уверений, — И шлепнули царя, а после — временную власть, — Потому что кончилось их время. А если кто-то где-нибудь надеется на что, Так мы тому заметим между прочим: Обратно ваше время не вернется ни за что — Мы как-нибудь об этом похлопочем. Навовсе не ко времени вся временная власть — Отныне власть советская над всеми. Которые тут временные — слазь! А ну-ка слазь! Кончилось ваше время! 1965

«Всю Россию до границы…»

Всю Россию до границы Царь наш кровью затопил, А жену свою — царицу Колька Гришке уступил. За нескладуху-неладуху — Сочинителю по уху! Сочинитель — это я, А часового бить нельзя! 1965

«ПОСЛЕДНИЙ ЖУЛИК»

«Здравствуйте, наши добрые зрители…»

Здравствуйте, Наши добрые зрители, Наши строгие критики! Вы увидите фильм Про последнего самого жулика. Жулики — Это люди нечестные, — Они делают пакости, И за это их держат в домах, Называемых тюрьмами. Тюрьмы — Это крепкие здания, Окна, двери — с решетками, — На них лучше смотреть, Лучше только смотреть на них. Этот фильм — Не напутствие юношам, А тем более девушкам, — Это, Это просто игра, Вот такая игра. Жулики Иногда нам встречаются, — Правда, реже значительно, Реже, чем при царе Или, скажем, в Америке. Этот фильм Не считайте решением: Все в нем — шутка и вымысел, — Это, Это просто игра, Вот такая игра. 1966