Собрание сочинений в пяти томах. Том 4. Пьесы и радиопьесы

Дюрренматт Фридрих

Струтион(стонет). О-о, проклятье! Какая безумная жара! Равнина между Абдерой и Геранией славится жарой.

В народе ее называют равниной солнечных ударов. И я еду, еду, еду. Иногда осел останавливается, затем бежит дальше, затем опять останавливается — а за нами погонщик, от которого воняет чесноком. Я еду. Солнце поднимается все выше. Я еду. Целый час. Ни деревца, ни кустика, ничего, только равнина, только выжженная трава и сверчки, тучи сверчков. Такая равнина может быть только во Фракии. У меня начинает кружиться голова, солнце — словно огненное колесо, обжигающее на ходу осла и человека. Наконец я уже перестаю что-либо

соображать. Я слезаю с осла и сажусь в его тени. И тут на меня воззрился этот парень, а потом произошло нечто невероятное. Я не верил своим ушам.

Антракс. Эй, господин, чего это вы? Что это значит?

Струтион. Какое тебе дело? Я присел ненадолго в тени осла. Солнце так печет, я прямо теряю сознание.

Антракс. Нет, добрейший господин, об этом не было уговору! Я дал вам напрокат осла, а о тени вы ничего не говорили.

Струтион. Ты что, с ума спятил? Тень сопутствует ослу, это само собой разумеется. Я взял напрокат обоих, когда взял осла.

Антракс. Клянусь священными лягушками! Это совсем само собой не разумеется. Осел — одно, а его тень — другое. Вы взяли у меня напрокат осла за десять медяков. Если вы хотели взять вдобавок напрокат и тень, вы должны были об этом сказать. Короче говоря, господин, вставайте и езжайте дальше или заплатите мне за тень, что обойдется не так уж дорого.

Струтион. Как? Я заплатал за осла, а теперь должен еще платить за его тень? Будь я сам трижды осел, если я это сделаю! Осел мой на весь день, и я буду сидеть в его тени сколько мне вздумается, можешь быть спокоен!

Антракс. Вы это серьезно?

Струтион. Совершенно серьезно.

Антракс. Тогда пусть господин сразу же возвращается в Абдеру, прямо в городской суд. А там увидим, кто из нас прав. Да будут священные лягушки милостивы ко мне и к моему ослу, и тогда мы посмотрим, как вы заберете у меня против воли тень моего осла!

Струтион. Ну что я мог поделать? И для этого, переехал из Мегары в Абдеру! Такое может случиться только во Фракии. Сначала мне очень хотелось избить этого погонщика, но потом я поглядел на него: детина метр девяносто и вдвое шире своего осла. Мне ничего другого не оставалось, как бросить зуб мудрости на произвол судьбы и вернуться в Абдеру, к городскому судье Филиппиду.

Филиппид. Нехорошо. И оба они вернулись ко мне, к городскому судье Филиппиду. Я сижу в здании суда — было около одиннадцати часов — и уже издали слышу их крики.

Струтион. Обманщик! Ты погубил мою практику!

Антракс. Кровопийца! Вы хотите меня, бедного парня, раздеть догола!

Филиппид. Ну, думаю я, кричите, кричите, на то я и городской судья. Уже двадцать лет. Ну, думаю я, пусть они только придут сюда, когда кругом не будут шнырять адвокаты, и все кончится у меня полным миром. Я всегда за мировую. Каждый, кто так кричит, кажется мне правым. Когда ко мне приходит богач вместе с вором, я сначала выслушиваю богача. Разумеется, богач прав. Что твое, то твое. Красть нельзя. Потом я выслушиваю вора. Ну, думаю я, он тоже прав, голодать нельзя. Человеку нужен хлеб. Таким образом получается, что и богатый прав, и бедный тоже прав. Должен ли я стать на чью-то сторону? Потому-то я и стою за мировую, чтобы каждый был прав. Это говорю я, городской судья Абдеры. Мир должен быть у всех. Без мира ничего не выйдет. Ну, думаю я, вот уже идут оба крикуна. Это зубной врач Струтион и погонщик ослов Антракс. Я их обоих знаю. В Абдере каждый

знает каждого. Сначала я смотрю на зубного врача, потом на погонщика ослов, потом опять на зубного врача. Кто, собственно, из вас истец?

Струтион. Я подаю в суд на погонщика ослов, потому что он нарушил наш договор.

Антракс. Ая подаю в суд на зубного врача, потому что он хочет пользоваться тенью, которую не брал напрокат.

Филиппид. Стало быть, у нас два истца. А где ответчик? Странное дело… Ну, расскажите мне все еще раз, со всеми подробностями — только по очереди, пожалуйста, невозможно что-либо понять, когда оба орут в один голос.

Струтион. Глубокоуважаемый господин городской судья! Я, зубной врач Струтион, взял напрокат у этого погонщика одного осла на один день. Правда, о тени осла мы не договаривались. Но слыханное ли это дело, чтобы при таком найме надо было оговаривать тень? Ведь это, клянусь Геркулесом, не первый осел, которого дают напрокат в Абдере.

Филиппид. Зубной врач прав.

Струтион. Осел и его тень даются напрокат вместе, господин городской судья; почему, собственно, тот, кто взял напрокат осла, не имеет права и на его тень?

Филиппид. Верно. А ты, погонщик ослов, на что жалуешься?

Антракс. О, ваша милость, я всего лишь простой человек, но все мои пять чувств подсказывают мне, что я не должен оставлять моего осла попусту стоять на солнце, чтобы кто-то мог усесться в его тени. Я дал господину осла напрокат, и он заплатил мне вперед половину, это я признаю. Но осел — одно, а его тень — другое.

Филиппид. Тоже верно.

Антракс. Если ему нужна тень, пусть заплатит половину, что платит за самого осла — ведь я много не запрашиваю, — и прошу вас защитить мои права.

Филиппид. Лучше всего, если вы договоритесь по-хорошему. Ты, честный Антракс, должен дать напрокат тень вместе с ослом, потому что она всего лишь тень; а вы, господин Струтион, добавьте ему три медяка, и обе стороны будут довольны. Нет ничего лучше мира.

Струтион. Я не дам этому вшивому погонщику больше ни одного медяка! У меня тоже есть свои права!

Антракс. А у меня — свои.

Филиппид. Ну, думаю я, вот они опять кричат. Что ж, пусть кричат, нельзя вмешиваться в дела, которые уладятся сами собой. Я утираю пот — они продолжают кричать, я сморкаюсь — они все кричат. И вдруг оба умолкают сразу. Мертвая тишина. Где же осел, спрашиваю я?

Антракс. На улице, у дверей, ваша милость.

Филиппид. Пусть его введут сюда. Вот она идет, серая, грустная, неуклюжая скотинка, остановилась, поднимает уши, заревела, смотрит сначала на погонщика, потом на зубного врача, наконец на меня, трясет головой и, покорившись, опускает ее. Ну, думаю, тебя я могу понять, от людской глупости можно зареветь. А погонщик опять начинает кричать.

Антракс. Посмотрите сами, господин городской судья, разве тень моего прекрасного, статного осла не стоит пяти медяков, особенно в такой жаркий день, как сегодня? Я ведь не запрашиваю Бог знает сколько.

Филиппид. Стало быть, ты настаиваешь, чтобы тебе заплатили пять медяков за тень?

Антракс. Клянусь священными лягушками! Я не отступлюсь! Никаких отговорок!

Филиппид. Ну, хорошо. Тогда я должен назначить день, когда состоится суд. Отведи осла во двор, пристав. До решения суда он останется у нас.