Собрание сочинений в пяти томах. Том 5. Пьесы и радиопьесы
Шрифт:
Ноэма. Народ гордится героями космонавтами.
Ада. Еще как.
Авель. Героическая смерть — лучшего и желать нельзя.
Ева. Еще бы.
Адам. Звоните в Управление космонавтики.
Авель берет телефонную трубку, что-то тихо говорит.
Из динамика слышен последний стон.
Ноэма. Сердце?
Адам. Остановилось.
Ева. Все, давайте молиться.
Адам,
Енох. Переключай на журналистов.
Авель оставляет на полу красный телефон, Ноэма — бутылку из-под джина. Ева, Ада, Ноэма, Авель, Енох уходят направо в глубину сцены, бросая наушники в кучу хлама. Адам тоже бросает туда свои наушники, потом оглядывает сцену.
Адам. Ноэма.
Тишина.
Ноэма.
Слева входит Ноэма, берет в руки третий слева пластмассовый кубик.
Ноэма.
Ноэма несет кубик в глубину сцены, ставит его на скамейку.
Ноэма. Чего тебе здесь надо?
Адам. Я твой отец.
Ноэма. Что я, дура, что ли? (Притаскивает второй кубик слева.)
Адам. Как это понимать?
Ноэма. Я и так знаю, что ты мой отец. (Ставит на скамейку второй кубик.)
Адам. Немедленно возвращайся!
Ноэма. Что я, дура, что ли? (Притаскивает третий кубик слева.)
Адам. Тебе еще семнадцати нет.
Ноэма. Шестнадцать с половиной. (Ставит третий кубик перед скамейкой.)
Адам. Ты должна меня слушаться.
Ноэма. Что я, дура, что ли?
Адам. Я вызову полицию.
Ноэма смотрит на Адама, сунув пальцы в рот, громко свистит. Слева из глубины сцены появляются Енох, Каин и Авель.
Каин. Чего стряслось?
Ноэма. Гляньте на него.
Енох. Это кто же такой?
Ноэма. Мой предок.
Авель. Ну, кочумай! Шизанутый какой-то!
Енох ложится слева на пол, Каин усаживается возле кучи хлама, Авель облокачивается на стоящие на скамейке кубики. Все трое вызывающе пялятся на Адама.
Адам. Ноэма, Бога ради, что это за типы?
Енох. Чего он там про Бога
Ноэма. Священник. (Ложится на пол, прижимается к Еноху.)
Каин. Католик или протестант?
Смех. Справа рядом с Авелем появляется Цилла. Авель обнимает ее за плечи.
Адам. Кто эти люди?
Цилла. Мы? Коммуна два-два-два.
Смех.
Ноэма. Тихо вы.
Слышен детский плач.
Слышишь, папуля?
Адам. Ребенок.
Ноэма. Мой ребенок.
Адам. Господи, Ноэма.
Ноэма. Чего ты заладил про Господа! Хватит, Тошнит меня от него, и от тебя тоже.
Адам. Кто отец?
Енох, Каин и Авель поднимают руку.
Что это значит?
Ноэма. У тебя что, совсем с головой плохо? Это значит, что один из трех отец моего ребенка и я не знаю, кто именно, потому что сплю со всеми тремя.
Адам. Ноэма, ты моя дочь.
Ноэма. Кто чья дочь, значения не имеет.
Адам садится справа, на средний кубик.
Адам. В твоем страшном мире я не смею даже произнести имя Господа, в которого верую.
Ноэма. И не надо, по-доброму тебе советую.
Адам. Я люблю тебя, Ноэма.
Авель. Я тоже.
Каин. И я.
Енох. И я.
Адам. Ты мое дитя, Ноэма. Вернись в родительский дом, вместе с ребенком.
Ноэма. Парни, мне пора кормить малыша. (Встает.) В общем, гоните старого дурака куда подальше. Надоел. (Уходит налево.)
Каин. Ну, старпер, подъемник!
Адам. Я не старпер, мне всего сорок.
Авель. В сорок аккурат и есть старпер.
Адам. Отпустите Ноэму со мной.
Енох. А мы ее не держим.
Адам. Я вызову полицию.
Каин. Пока они приедут, Ноэма давно слиняет в другую коммуну.
Адам. Я ее отец.
Цилла. Ну вот что, старпер, слушай внимательно: у вас свой мир, у нас — свой. Мы по горло сыты тем миром, который сделали вы, и законами, которые вы придумали, и вашими запретами, и вашей моралью, от которой нас воротит. Вас содержит государство-убийца. А мы на это государство плевать хотели. У вас все шмотки в невидимой крови. А у нас — просто в грязи. Вы проповедуете любовь, а мы по любви живем; вот и вся разница. Две тыщи лет у вас была возможность что-то сделать, теперь наша очередь. Усек? (Уходит налево в глубину сцены.)