Собрание сочинений в трех томах. Том 2.
Шрифт:
Когда все были в сборе, Чубатов встал, осмотрел собравшихся, заметил знакомые лица, кивнул Сорокину Матвею и сказал:
— Матвей Степаныч, здорово!
— Здорово, товарищ Чубатов, — ответил Матвей и гордо посмотрел на прочих: дескать, сам секретарь со мной на короткой ноге.
— Ну как: пора кончать с бандой? — спросил он.
Все ответили хором:
— Пора.
— Так. Тогда слушайте мою инструкцию. Товарищи! — начал он свою речь. — Красная Армия разогнала свору белых. — Он пристукнул кулаком по столу. — Банду Колесникова
— Так точно, понятно, — ответил Семен Сычев за всех.
— Всё, — сказал Чубатов. — С этого часа отряд ваш вливается в прибывший отряд по борьбе с бандитизмом. Командиром объединенного отряда назначается товарищ Вихров. Понятно?
— Ага, понятно, — сказал теперь Сорокин.
— Вот так, — сказал Чубатов.
На этом и закончилось совещание. Очень не любил Чубатов длинных разговоров.
С рассветом оцепили Оглоблино. Запели пули. Заметались бандиты, не ожидавшие внезапного окружения. Кто и откуда стрелял — сразу и не понять.
Только Кучум и Ноздря не мечутся по селу в поисках выхода и не сдаются, как некоторые. Это они выглядывают из-под кручи реки и ждут кого-то; они не подозревали, что позади них замаскирована засада, занявшая позиции еще ночью. Им казалось, что эта сторона села открыта, свободна для выхода; через мост уже проскакали двое бандитов, за ними — несколько красноармейцев во главе с Андреем Михайловичем.
Позади, от центра села, вслед за Вихровым мчалась ватага бандитов: он заманивал их в излучину, «тянул» на засаду. Но сам-то скакал прямо на Кучума и Ноздрю. Не видел он в разгаре боя, как два дула сразу направились на него из-под кручи: сам скакал на свою смерть.
Вот он уже совсем близко! И вдруг — два выстрела один за другим, почти залпом! И… Ноздря Васька покатился в воду. Это Федор с Ваней выследили их из засады, с тыла, и первого свалили Ноздрю.
Оглянулся назад Кучум и видит: Федька Варяг юркнул в канаву — не достать. Впереди, за амбары, рассыпались красноармейцы. Не в кого стрелять Кучуму. А он весь на виду у Федора и Вани.
Вскочил Кучум из-под кручи да — к саду: лошадь там. Пули над ухом. Одна в спину попала, другая — в живот. Добрался до лошади, истекая кровью, сел кое-как верхом и помчался вдоль улицы. Еще ранило в руку, потом — в ногу. Свернул он в переулок и упал с лошади.
Кто-то с красным флажком в руке проскакал галопом к переулку, где упал Кучум. То Дыбин обманул победителей: он нарочно забинтовал лицо, чтобы не узнали, и проскакал невредимым через улицу. Взвалил он Кучума на свою лошадь, вскочил сам и поскакал на гумна. Там он опустил его около омета соломы, положил поудобнее и встал перед ним на колени.
— Ну, что ж, конец, Василий Вадимыч? — спросил он.
Кучум
— Конец… Мужики против нас… Ясно… Конец… Скачи. Прощай.
Дыбин встал, перевернул на Кучума кучу соломы, сел в седло и поскакал.
А в Оглоблине, уже почти без стрельбы, вытаскивали бандитов из погребов, риг, стаскивали с потолков, выволакивали из-за печек и из всех дыр, где они могли приткнуться. Больше половины их прижали в селе. Но Кучум пропал — как в воду канул. С ног сбились, а его не нашли.
Андрей решил остаться здесь же на ночь, чтобы на следующее утро двинуться на лес, за двадцать километров. Чубатов собрал в Оглоблине сходку на площади, встал на табуретку и произнес такую речь:
— Вот что: завтра к четырем часам утра — шестьдесят подвод для отряда. Сбор вот тут, на этом месте. Корму взять на три дня. Такая моя инструкция. Всё. Расходитесь.
Но никто не двинулся с места. Все ждали еще чего-то. Чубатов обвел глазами сходку и ухмыльнулся. Потом все-таки добавил:
— Вы, что же, хотите, чтобы я вам грамоту дал за то, что у вас под носом развелась банда? Не дам грамоту. Нельзя жить — ни туда и ни сюда. Ленин сказал: «Кто не с нами, тот против нас». Понятно? Такая моя инструкция. Подумайте. А митинг проведем, когда банду прикончим.
— А нам говорили — село наше сожгут, — несмело сказал кто-то из задних.
— Брехня. Репрессий не будет ни селу, ни членам семей бандитов. А кто из них будет сдаваться добровольно, останется жив. Всё. Мне некогда. Расходитесь.
Теперь разошлись все.
Вечером в избе, где собралось человек двадцать самоохранщиков и красноармейцев, дед Матвей Сорокин с глубоким сожалением сказал:
— Убили Ваську Ноздрю. Жалко-то как!
— Бандита жалко? — удивился красноармеец.
— Вишь оно какое дело-то: шесть штук ежаков заготовил и кошелку большую сплел. Пропала моя работа.
Односельчане Матвея грохнули смехом. Под смех же они и объяснили красноармейцам, что все это означает. Матвей продолжал:
— Ежаков жалко — придется выпустить на волю. Ну что же. Ладно. Все равно, слава тебе господи! Покончили с кровопивцами… — И дед выругался.
— Ты чего же господа с матюгом мешаешь? — спросил молодой парень из приезжего отряда.
Все опять засмеялись.
— А что же поделаешь, ежели она сама выскакивает? Нешто кто тут виноват? Вы, ребята, за бога не цепляйтесь. Он все видит, до тонкости. Ох-хо-хо! — закряхтел Матвей и стал укладываться на солому.
Это покряхтывание, и напускная степенность, и набожность были показными, ироническими и очень шли деду. А так, в жизни, Матвей был юрким, подвижным не по годам. Старенькую шапчонку он вряд ли снимал и летом. Овчинный залатанный кожух с короткими полами вечно у него шуршал при малейшем движении. Бородка была реденькая и остренькая. Глаза веселые и насмешливые.